Киевский лабиринт - Иван Любенко

— За делом государственной важности, — с серьезным видом заметил полицейский и откусил пряник. — Признаться, вполне надеюсь на вашу поддержку. Ткаченке я так и сказал, мол, Клим Пантелеевич только один и может нам помочь. Тут вдумчивый подход нужен. А нахрапом, казацким наскоком, как у нас это любят, только все испортим. Вот он и велел мне все тонкости с вами обсудить. Да-с…

— Извольте.

— Речь идет о фальшивых ассигнациях. Их в Ставрополе в последнее время развелось видимо-невидимо. Вот, смотрите. — Он достал бумажник и выудил две купюры: одна достоинством в десять рублей, другая — в сто. Вот эта, — он указал на десятку, — имеет неправильную серию: буква «Я» наоборот, как будто латинская. А сотенная на вид — настоящая, водяные знаки в порядке, но если краешек потереть — лоснится, точно клозетная бумага.

Ардашев взял одну банкноту, потом другую, посмотрел на свет, пощупал и понюхал.

— А что это за две жирные перекрестные линии? Жирные пятна? Смотрите, они и на «радужной», и на червонце.

— Да мало ли! — полицейский махнул рукой. — Мы их у одной торговки изъяли на Нижнем базаре.

Не обращая внимания на Каширина, Клим Пантелеевич вытащил из кармана складную лупу и бумажник, из которого извлек свою сотенную. Положив рядом две банкноты, он начал их внимательно исследовать.

Прошло минуты три. Каширин уже начал скучать.

— Кажется, нашел, — проговорил статский советник.

— Что?

— Различия между настоящей купюрой и фальшивой. В последней, во фразе «ЗА ПОДДѢЛКУ КРЕДИТНЫХЪ БИЛЕТОВЪ ВИНОВНЫЕ ПОДВЕРГАЮТСЯ ЛИШЕНIЮ ВСѢХЪ ПРАВЪ СОСТОЯНIЯ И ССЫЛКѢ ВЪ КАТОРЖНУЮ РАБОТУ» в конце слова «виновные» вместо буквы «е» стоит все так же «я», что является орфографической ошибкой. Вот, убедитесь сами.

Полицейский взял лупу и стал рассматривать обе купюры.

— Вы правы! — воскликнул он. — Ай да Клим Пантелеевич!

— Фальшивомонетчик, видимо, не дружит с правилами русского языка. Он использовал окончание, относящееся к женскому роду.

— Для того чтобы правильно написать, ему грамматику знать не обязательно. Сиди, смотри и срисовывай. Я вот понять не могу, как это они допускают такие промахи? Неужто нельзя обратить внимание на детали?

— Можно, конечно, но человек — существо рассеянное. В особенности это присуще художникам и граверам. Они ведь всегда витают в облаках. Вы, надеюсь, помните, как во время японской кампании в Маньчжурию хлынули поддельные русские кредитные билеты в один рубль? Они были весьма недурного качества, но отличить их от подлинных денег мог каждый. Для этого лишь надобно было знать, что на оборотной стороне, в правой части, японский фальшивомонетчик выполнил «Извлечение из Высочайшего Манифеста о кредитных билетах» в виде бессмысленного набора русских и латинских букв, которые лишь своим общим видом напоминали настоящий текст на наших рублях. Была еще и японская трехрублевка. Но там японцы намудрили с равномерностью полей и красок. И все-таки уже после войны эти фальшивки можно было встретить даже в Центральной России. Однако то, что видим мы — весьма высокого качества. Ведь на сотне водяной знак — точное изображение профиля императрицы Екатерины Второй… И на десятке водяные знаки в порядке. — Ардашев помолчал немного. А потом спросил: — А почему вы решили, что след ведет в Киев?

— Как только фальшаки у нас объявились, мы начали трясти агентуру, и Колька-Пройди-Свет обнадежил меня, что выведет нас на распространителя, который якобы приехал из Киева… Только на следующий день бывшего конокрада нашли убитым — кто-то изрядно потыкал его финкой. И мы опять оказались ни с чем. А тут и полицмейстер, и губернатор торопят, давайте, отыскивайте каналы… Ефим Андреевич думал-думал, а потом распорядился: «Езжай, — говорит, — Антон Филаретович, в Киев. Попытайся на месте во всем разобраться. Авось удастся с другого края за ниточку потянуть. Глядишь, клубок и распутаешь». В Киеве я сижу уже вторую неделю, а толку никакого. Я уверен, тут нужен другой подход, необычный… А вы, как известно, мастер головоломки разгадывать. Вот я и посчитал, что без вашей помощи нам удачи не видать. Так что на вас единственного и уповаю.

— Зря вы на меня надеялись. В Киеве я пробуду недолго, дней десять или от силы две недели. Я, как вы понимаете, приехал сюда отдохнуть, а вместо этого попадаю в разного рода переплеты: то эсдека в «Гранд Отеле» пришлось на суд Божий отправить, то сегодня на три трупа натолкнулся…

— Ого! — изумился Каширин. — Про случай в отеле я слышал, только и подозревать не мог, что это вы. Нам же оттуда передали фотокопию половинки фальшивой десятки. Она тоже приобщена к разыскному делу.

— Вот я и говорю: мне, если хотите, уже перед супругой неудобно. Два дня я протолкался в следственно-судебных камерах, оправдываясь и давая объяснения.

— А это потому, Клим Пантелеевич, что вы притягиваете к себе несчастья.

— То есть как?

— А так. Господь наделил вас даром отыскивать преступников, быть своего рода проводником Немезиды. Потому он и посылает вас туда, где творятся злодеяния. Так что не откажите, помогите, как говорится, по старой памяти. — Каширин опять наполнил свой стакан ромом и долил Ардашеву. Бутылка опустела.

— Выпьем за успех? — предложил полицейский.

— Лучше за встречу. Я ничего вам обещать не буду, Антон Филаретович. Не мое это дело фальшивомонетчиками заниматься. Однако я всегда к вашим услугам. Чем смогу — помогу. — Статский советник отхлебнул два глотка, поднялся и сказал: — Благодарю за теплый прием. Во всяком случае, дней семь я уж точно здесь задержусь… Хочется и в самом деле отдохнуть, отвлечься и забыть о грешном мире… Честь имею.

— Нет-нет, пойдемте, я провожу вас, если позволите, до самого дома. Поговорим. Вы человек умный и собеседник интересный, — засуетился сыщик, снимая со стула пиджак.

На улице попался свободный извозчик. Правда, он был какой-то необычный. Пролетка с двойными рессорами и откидным верхом блестела от чистоты. Казалось, что он опустился прямо с небес. На ярко начищенной сбруе висели три колокольчика. Возница, облаченный в зеленый суконный армяк, не торговался вовсе, а поклонился и спросил адрес. Ардашев назвал. Кучер взмахнул вожжами и коляска, звеня колокольчиками, покатила по мостовой мягко, точно по снегу.

— А про грешный мир это вы правильно заметили, — задумчиво проговорил Антон Филаретович. — А в России он вдвойне грешный, потому что в отличие от Европы мы не живем, а выживаем. Так всегда было, и так, к сожалению, и останется, пока русские люди сами себя уважать не научатся. А произойти это может только в том случае, если каждый из нас к ближнему будет относиться так, как к самому себе, то есть с добром и уважением.

«Надо же, — удивился Ардашев, — какая метаморфоза с человеком случилась. Каширин всегда считался полицейским без стыда и совести, мздоимцем, карьеристом и еще бог весть каким прохиндеем… А тут — на тебе: о нравственности рассуждает, о самоуважении народа… Чудеса!»