Страна Беловодье - Марик Лернер

— Разговор есть, — сказал Данила, дождавшись у порога, пока кузнец закончит работу, и вежливо поздоровавшись.

— Ну раз такое дело, завтра продолжим, иди, Селивестр, — приказал Тит подмастерью, — сам приберу.

Тот молча кивнул и с достоинством удалился, не забыв поприветствовать гостя и поинтересоваться насчет здоровья. Он тоже был их холоп, но, в отличие от Илии, цену себе знал и вел себя с заметным достоинством. Мастер из него вышел хороший, и он старательно откладывал любую мелочь, полученную за труд от хозяев и заказчиков, намереваясь непременно выкупиться и завести собственную кузницу. На весь поселок с хуторами имелся один профессионал — Тит, и работы хватило бы для обоих с лихвой.

— О матери говорить хочешь? — стоя спиной и раскладывая инструменты по местам, глухо спросил кузнец.

Ему крепко не повезло в жизни. Жена скончалась в родах, оставив четырех дочек. Наследника и помощника все хотела подарить, да, видимо, не так рассудили на небесах. Он всем нужен, и хватило имущества на приданое трем девкам — хватит и четвертой, но не зря никого из свободных брать к себе не хотел и Богдана открыто привечает, а тот вечно пропадает в кузнеце.

— Так третий год пошел, траур совсем закончился, — поворачиваясь, сказал кузнец.

Смотрелся он замечательно с женской точки зрения: большого роста, с мощными мускулами, прямолинейный, держащий слово и с практически целым ртом крепких белых зубов, что для такого возраста достаточно удивительно. И достаток в доме.

— Так разве я против? — удивился Данила. — Вот для того и зашел — выяснить, чего клинья к женщине бьешь, а сам все мимо, как кот, ходишь.

Тит уставился на него, пытаясь просверлить дырку при помощи серых глаз.

— Ты так легко о том говоришь…

— А чего? Наше имущество все равно по закону за Ефросиньей Никитичной. Как-то не верится, что обделит родного сына. Да мне кроме мастерской ничего особо и не надо. Э… да разберемся, а мать пусть будет счастлива.

И это было искренне. Он очень боялся, что придет момент, и она вновь затоскует да примется пить. И это даже хорошо, что заинтересовалась ухаживаниями и принялась в последнее время прихорашиваться. Не может человек вечно жить в тоске, да еще не старуха. Другие под сорок уже смотрятся жутко, замученные трудами и болезнями, а она очень даже ничего. И это не потому что сын и не видит реальности. Голубоглазая, румяная и с роскошными золотыми волосами. Настоящая красавица. А тут забот прибавится в новом доме — и не до копания в прошлом станет. Тем более что с девками кузнецовыми она вполне ладит, а младшая не прочь прислониться к ласковой женщине.

— Страшно мне, — трагическим голосом сказал Тит.

— Чего? — изумился Данила.

— А вдруг откажет.

— А ты покрасивее скажи, не давай жить вместе до смерти, потому что никого другого не нашел, а люблю тебя, бесценную, Ефросинья Никитична. За глаза твои блестящие, губы алые, лучшие в мире, да мечтаю на руках всю жизнь носить…

— Я не умею!

— Так скажи от сердца, — возмутился Данила, — как можешь, если запомнить не способен. Только искренне.

— А еще чего?

— Слушай, я что тебе, в сваты нанимался? Оденься по-праздничному — и вперед. А я за тебя выскажусь. Только имей в виду: обидишь мать — я беседовать не стану, голову сразу проломлю.

— Ну-ну, — возвращаясь в нормальное состояние уверенного и взрослого мужика, хмыкнул Тит, — мал еще угрожать и слаб. Я тебя сверну в колобок без особого труда. И не нужно такие вещи произносить, никогда я не сделаю ничего во вред Ефросинье.

В дверь, запыхавшись от бега, влетел Богдан. Из-за спины у него выглянули оба холопа.

— Уходи, брат, — выпалил торопливо. — К нам Олекса приходил с пищалью, тебя ищет. Убью, грит, паскудника. Тебя то бишь. Теперь сюды идет. Я напрямки через дворы, но сей час будет. Злой, собака.

— Доигрался, щеня, — сказал без особого удивления Тит. — Нашел кому рога приставлять. Он же дурной, по пьяни что угодно сделает.

— А что, все знают? — глупо удивился Данила.

— Да тут соседи знают, когда до ветру ходишь, а ты, как муженек уходит, сразу через забор скок.

— Отец Федор уже присматривает, на ком тебя оженить, — радостно поддержал Богдан. — Грит, Полина самая подходящая, баловать тебе не даст.

Даниле всерьез поплохело. Вдова третий год была не сильно старше него и не такая уж страшная. Статная баба и без детей — не успели соорудить с супругом, очень быстро утонул. На этой почве зачастила в церковь и числилась у священника замечательной прихожанкой. Притом жуткая склочница и выжига. Не хуже Вышатича умела с батраков жилы тянуть. И уж точно примется командовать, указывая, как поступать и с кем общаться. А на любые возражения помчится с жалобой к попу, обвиняя в грехах и неподобающих мыслях. Меньше всего ему мечталось о такой жене.

— А ты откуда знаешь?

— То правда, — ответил Богдан уверенно. — Под окном случаем стоял и услыхал.

То есть, скорее всего, подслушивал после уроков. Любопытен брат был не хуже старухи, вечно перемывающей соседям косточки от нечего делать.

— Стойте здесь, — приказал Тит. — Сам разберусь. Не высовывайся, — и пошел к распахнутым настежь воротам со двора.

— Данил, — пихая его в бок, сказал Богдан, — а какая она, Мария?

— Ты что, ее не видел никогда? Не задавай дурацких вопросов.

— Не-а, в постели как?

— Мал еще, — угостив подзатыльником, ответил старший брат, напряженно глядя наружу. Он не особо боялся, но Тит прав. Сейчас показаться на глаза — напрашиваться на неприятности. Если и не попадет из пищали, так кинется драться, и придется ответно бить всерьез. Сбежится вся округа на зрелище и точно жениться заставят на первой попавшейся дурочке. Кто во всем виноват? Данила!

У ворот топтался Олекса, что-то с жаром доказывая, и в руках у него натурально пищаль. Старая, дедовская. Не так давно сам чинил замок, но пальнуть вполне способна. Драки Данила не опасался, больше беспокоило, что на женщине потом отыграется. Ответить вполне мог, хоть тот и здоровее. Не в первый раз выясняли молодые парни, кто крепче, и к таким вещами все привычные. Старики говорили, для характера полезно. Дали в морду — утрись и снова в бой. Потому даже и получить, причем вполне за дело в данном случае, не особо обидно. Тем более что с налитых глаз недолго и уронить ревнивца всерьез.

Данила не понял, что сделал Тит, но Олекса сложился пополам и сел на землю.

— Селивестр, Илия! — позвал хозяин.

Через пару минут холопы поволокли куда-то в сторону сарая опутанного по рукам и ногам веревкой ругающегося и одновременно рыдающего гостя. Зрелище не из самых приятных.

— Пусть охолонет, — сказал вернувшийся Тит, прислоняя пищаль к стене. — Заряженная, — подтвердил, заметив Данилин взгляд. — Плохо то, что он не только дурной, еще и подлый. Другой бы вложил Машке кулаком немного мозгов, ну-ну, не дергайся. На правду не обижаются. Нашла тоже с кем гулять.