Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

В тот же день возвращаемся в Таклакот. Собрание доисторических предметов, или – как их называет тибетская традиция – «упавших с неба» [13], внушительно увеличивается.

День отдыха; монахи, с которыми я завязал дружбу, приносят мне книги и рукописи: среди по большей части бесполезных и незначительных вещей обнаруживаю всё-таки кое-какие очень важные тексты.

В целом я нахожу, что цены на священные предметы в этой провинции ниже, по сравнению с другими. Причина, возможно, в произволе наместников, который привел к сильному обнищанию населения, так что люди стараются использовать любую возможность даже для самого ничтожного заработка, отказываясь, как всегда, от тибетских денег и принимая лишь индийские и китайские, а также непальские «компани»[15]. Мне часто приходилось быть свидетелем того, как даже нищие-попрошайки отказывались принимать подаяние в тибетских деньгах. Лхаса переживает тяжелейший финансовый кризис, эхо которого доходит и в столь заброшенные провинции.

Осматриваем удаленные развалины вокруг Таклакота: останки замков и храмов. Самые значительные находятся на левом берегу Мапчи. Руины внизу местная традиция приписывает Норбзангу, одному из самых знаменитых воплощений Будды в цепи его долгих переходов от воплощения к воплощению, сделавших его, в процессе последовательного очищения, достойным высшего озарения. Легенда о Норбзанге одна из самых известных и распространена по всему Тибету.

Другие развалины, располагающиеся выше в горах, на одном из отрогов Гурла Мандхаты, выдаются за останки дворца Тимекунде-на, столь же знаменитого в религиозной агиографии буддизма и ламаизма. В Тибете его волнующая история вызвала к жизни множество драматических постановок, исторгающих рыдания у толпы, когда странствующие актеры дают представления в деревнях и на ярмарках. Миряне не думают, однако, что данные развалины относятся к столь седой древности, и, скорее, относят их к останкам лагеря и укреплениям Зоравара [14], оставшимся от его зимовки в Пуранге, после которой он погиб, храбро сражаясь, в битве, положившей конец мечтам завоевателя. Конечно, находящиеся выше руины некогда представляли собой сложное сооружение: главный корпус, состоящий из толстых стен, построенных из обычного кирпича, высушенного на солнце, являет останки храма, но всё вокруг – это более поздние защитные стены сухой кладки и беспорядочно врытые камни, что-то вроде укрепленного лагеря, который вполне мог быть построен солдатами Зоравара в ожидании более благоприятного сезона.

Предпринимаем другое путешествие по правому берегу Мапчи до Шидекхара[16], где находятся большой, полностью разрушенный замок, небольшое селение и, по информации моих осведомителей, древние монастыри. Дорога – узкая тропа, вьющаяся по каменному плоскогорью; вокруг следы заброшенных полей и руины домов.

Мое внимание привлекают некоторые камни, врытые в землю, перед которыми коленопреклоняются и произносят молитвы люди, – следы сохранившихся мегалитических добуддийских культов, впитанных ламаизмом благодаря его синкретической терпимости. Легенда видоизменила значение этих культов; валуны превратились в три камня, брошенные с Кайласа, чтобы почтить святое место Кходжарнатха. Одна религия, наслоившаяся на другую.

В Шидекхаре не остается ничего, кроме внушительных развалин: торжественные чортены и низкие каменные стенки, составленные из камней с выбитой на них священной формулой «ом мани падме хум»; исторических надписей нет и следа. Правительство Лхасы, как только эта область перешла под его контроль, постаралось уничтожить всякое напоминание о прошлом, используя любые средства для предания забвению местных традиций.

Монастырей два, они находятся рядом друг с другом. На самом деле правильнее говорить не о двух монастырях, а о двух часовнях (Lha khang), которые были составной частью старого королевского замка и уцелели среди всеобщего разрушения. От древних времен ничего не осталось: храм желтых шапок был разрушен оползнем несколько лет тому назад – удалось спасти лишь огромную позолоченную бронзовую статую Майтрейи. Храм школы сакьяпа избежал столь роковой участи и сохраняет еще кое-какие росписи, если и не очень древние, то, во всяком случае, не позднее XVI века. Среди них наиболее значительны Вайрочана (Кунриг), Намгьелма (rNam rgyal ma) и Гонпо (mGon-po); особый интерес представляет Мандала, или символическое изображение мистического цикла Кунриг, перед изображением которой учителя давали эзотерические имена своим ученикам. Роспись сделана на деревянной доске и хранится в центральном храме как самый священный предмет; я смог увидеть и сфотографировать ее лишь с большим трудом.

Немногочисленные монахи из обоих храмов стали, если можно так выразиться, казенной собственностью, поскольку они напрямую зависят от губернатора Таклакота.

У подножия очень крутого спуска, в окрестностях маленькой деревеньки, небольшое строение почитается как жилище сабдага, или гения места. Это божество называется Джо ланга, его умиротворяют жертвоприношением овец. Мне приходит на память Лланга – божество-покровитель Гарбьянга, и традиция, отраженная во многих буддийских и бонпоских рукописях, по которой эта страна некогда называлась Ланкапури, что является возможной санскритизацией местного названия, еще, похоже, проявляющейся в именах местных божеств.

Когда мы возвращаемся в базовый лагерь, бродячие актеры встречают нас пируэтами и плясками: в головокружительном вращении танца кажется, будто они вот-вот оторвутся от земли с легкостью и ловкостью, вступающими в противоречие с грубой фигурой и тяжелой одеждой. Временами создается впечатление, что странные вселившиеся в танцоров силы поднимают их на воздух и скручивают в страшных судорогах; двое музыкантов аккомпанируют актерам, ритмично ударяя в кимвалы и барабаны. Монотонная, глухая, неистовая музыка то прерывается неожиданными паузами, то яростно ускоряет ритм, словно демонические силы овладевают играющими и танцующими. Впрочем, под этим небом, среди людей, для которых сверхъестественное более реально, чем то, что можно увидеть и ощутить зрением и осязанием смертных, среди монастырей, где многоцветные процессии божеств символически изображают мистические духовные состояния, мы уже готовы были бессознательно повсюду подозревать невидимое присутствие неведомых сил. Как в религиозных танцах, так и в этих народных каждый жест и звук глубоко символичны.

Актеры надевают маски и верят в то, что во время танца они полностью сливаются с личностями представляемых персонажей, которые овладевают ими. Собравшийся вокруг люд смотрит с благоговейным восхищением тех, кто допущен к созерцанию сокровенных тайн.