Маленький свободный народец - Терри Пратчетт

— Э… спасибо, — сказала Тиффани.

«Нет, так нельзя, — поняла она. — Что я лепечу, будто напугана?» Она отложила лопатку для сбивания масла, повернулась и напустила на себя по возможности грозный вид.

— А баран? — спросила она. — Я не поверю, что вы правда раскаиваетесь, пока не вернёте барана!

Со стороны загона раздалось блеяние. Тиффани выскочила в огород и заглянула за изгородь.

Баран нёсся назад через поля. Хвостом вперёд и очень быстро. У самой изгороди он резко затормозил и опустился — воры поставили его в траву. На голове барана мелькнула рыжая шевелюра — человечек подышал на рог и протёр его краем килта, после чего растворился в воздухе.

Тиффани в задумчивости вернулась в молочню. Там её ждало уже готовое масло. Оно было не просто сбито, а порезано на аккуратные кирпичики и разложено на каменном столе, как она всегда это делала. На каждом кирпичике даже лежала веточка петрушки.

«Может, они домовые?» — предположила Тиффани. Если верить сказкам, домовые шныряют вокруг дома и делают разную домашнюю работу за блюдечко молока. Но на картинках домовых рисовали весёлыми человечками в ярких колпачках. А эти синекожие существа выглядели так, будто сроду молока не пробовали. Но, возможно, стоит проверить…

— Хорошо, — сказала она, по-прежнему ощущая на себе множество взглядов. — Сойдёт. Извинения приняты.

Тиффани взяла из кучи грязной посуды у раковины кошачье блюдце, тщательно вымыла его, наполнила парным молоком, поставила на пол и отошла.

— Так вы — домовые? — спросила она.

Что-то мелькнуло в воздухе, молоко выплеснулось на пол. Блюдце ещё некоторое время дребезжало, кружась на полу.

— Ладно, будем считать, это значит «нет», — заключила Тиффани. — Тогда кто вы?

Ответом ей было сколько угодно молчания.

Она легла на пол и заглянула под раковину. Потом встала и изучила полки для сыров. Долго всматривалась в паучью темноту по углам. Молочня отчётливо опустела.

И Тиффани подумала: «Похоже, мне надо срочно поумнеть на целое яйцо».

По дороге, ведущей с фермы в деревню, Тиффани ходила тысячу раз. Идти было меньше полумили[7], под гору, и за многие века повозки и телеги укатали дорогу так, что она больше походила на канаву, а в дождь превращалась в реку, белую, как молоко, из-за мела.

Тиффани прошла уже полпути, когда на мир обрушилось знакомое «шу-шу-шу». Живые изгороди по бокам дороги зашуршали, хотя ветра не было. Жаворонки умолкли, и наступила оглушительная тишина. Тиффани совсем не обращала внимания на их пение, но ничего не может быть громче молчания, оборвавшего песню, которая звучала всегда.

Она подняла глаза к небу, и ей показалось, она смотрит на него сквозь алмазную призму. Небо искрилось и переливалось. Воздух наполнился холодом — так резко, будто она шагнула в ледяную ванну.

И вдруг оказалось, что под ногами лежит снег и снегом укрыты живые изгороди. И застучали копыта.

Лошадь неслась к Тиффани галопом через поле за изгородью, превратившейся в белую стену. Тиффани не видела коня, только слышала.

Звук копыт смолк. Мгновение была только тишина, потом лошадь перепрыгнула изгородь и приземлилась на дорогу, поскользнувшись на снегу. Вот она выровнялась, и всадник повернулся, чтобы посмотреть в лицо Тиффани.

Она не могла посмотреть ему в лицо в ответ. У него не было лица. У него не было даже головы, так что лицу просто негде было быть.

Тиффани побежала. Башмаки скользили по снегу, но внутри у неё вдруг воцарилось ледяное спокойствие.

У неё было только две ноги, чтобы поскальзываться. У коня — вдвое больше. Тиффани доводилось видеть, как мучительно лошади одолевают этот спуск зимой, когда дорога заледенела. У неё оставался шанс.

Она слышала позади тяжёлое, со свистом дыхание и как ржёт конь. Тиффани рискнула быстро оглянуться. Всадник догонял её, но медленно, конь не столько скакал, столько скользил. От животного валил пар.

Примерно на середине склона дорога скрывалась под деревьями. Сейчас, укутанные снегом, они казались облаками, рухнувшими с неба. А за рощицей, Тиффани помнила, спуск заканчивался и дорога была уже ровной. Там безголовый всадник легко нагонит её. Она не знала, что он собирается с ней делать потом, но не сомневалась: это займёт до обидного мало времени.

Она вбежала под деревья, сверху стали падать потревоженные снежные хлопья. Она решила всё же попытаться. До деревни не так далеко, а Тиффани быстро бегала.

Но что потом? Ей ни за что не успеть спрятаться у кого-нибудь в доме. Люди станут метаться и кричать… На всадника это вряд ли произведёт впечатление. Нет, ей придётся разобраться с ним самой.

Если бы только она захватила с собой сковородку!

— Эй, мала карга! А ну стой!

Тиффани посмотрела наверх. Из живой изгороди торчала рыжеволосая голова.

— За мной гонится всадник без головы!

— И догонит, малюха! Стой, где есть! Зырь ему в глазья!

— У него нет глаз!

— Раскудрыть! Ты карга или нет? Зырь ему в глазья, каких нет! — И синекожий человечек скрылся в кустах.

Тиффани обернулась. Всадник уже был под деревьями, лошадь почувствовала себя увереннее, когда уклон стал меньше, и пошла рысью. В руке всадник держал меч — и смотрел на Тиффани глазами, которых не было.

«Маленькие человечки смотрят на меня, — подумала она. — Нельзя бежать. Матушка Болен не кинулась бы наутёк от безголовой твари».

Она скрестила руки на груди и зло уставилась на врага.

Всадник придержал коня, словно опешив, потом снова пришпорил его.

И тогда сверху упала сине-рыжая фигурка, больше, чем те, что раньше доводилось видеть Тиффани. Человечек приземлился на голову лошади, прямо на лоб, и схватил её за уши.

— А ну, получи мал-мала люлей, ты, чучундра копытная! Ишь, верзуна оно носит! — раздался крик, и маленький человечек с размаху ударил головой между глаз коня.

К изумлению Тиффани, животное покачнулось.

— Пондра? — завопил крохотный воин. — И ишшо разокс на закукс!

На этот раз конь попятился, задние ноги его подогнулись, и он рухнул в снег.

Из изгороди валом повалили маленькие человечки. Всадник попытался встать на ноги, но его захлестнуло яростной сине-рыжей волной…

И тогда он исчез. И лошадь исчезла. И снег.

Ещё мгновение посреди пыльной дороги оставалась шевелящаяся груда синекожих человечков. Один из них заорал:

— Раскудрыть! Я себе по балде люлей налягал!

А потом исчезли и они, но Тиффани успела заметить рыже-синий всполох, сверкнувший в направлении изгороди.