Пламенное увлечение шейха - Ким Лоренс

Все еще опираясь на стену, свободной рукой он немного стянул зеленый шелк с ее головы и высвободил волосы. Его пальцы были сухими и прохладными, и Эбби очень хотелось потереться щекой о его руку. Теперь, стоя к нему близко, она видела и желтый след синяков под темной щетиной, и свежий шов на точеной скуле, и шрам в опасной близости от виска.

Зейн опустил руку. Эбби почувствовала укол обиды, как тогда у оазиса, но заметила, что ему просто трудно держать руку поднятой. Эбби нерешительно попыталась поддержать его, но Зейн резко остановил ее:

— Я в порядке.

— Знаешь, я еще тогда убедилась, что ты — настоящий мужчина, что ты сильный и независимый, и еще, наверное, немножко сексист, и еще я подозреваю, что ты сноб, но я просто хотела помочь тебе. Как и положено хорошей жене.

Надменность исчезла с его лица, сменившись невольной улыбкой. Эбби почувствовала, что ей будто рыболовный крючок в сердце всадили и за леску тянут к нему.

— А ты — сама прямота. Как тогда. Я и забыл, какая ты…

Он оглядел ее с ног до головы, и она порадовалась, что в посольстве ее замотали в шелк, что она не чувствует себя такой голой и незащищенной, такой… открытой ему, как год назад.

— А тебе идет, когда ты умытая. Только вот замотанная, как мумия. Наши постарались?

Эбби кивнула:

— Сказали, дань традициям.

— И ты была права, совсем незаметно, что у тебя одна нога больше другой.

Эбби удивленно распахнула зеленые глаза.

— Ты это помнишь?

— У меня вообще хорошая память, — сказал он с коротким смешком. Эбби показалось, что его взгляд проникает сквозь слои шелка, и колени у нее задрожали. — А ты весьма мнемогенична — ты запоминаешься.

— Это комплимент?

— Это констатация факта. Ведь ты, кажется, не умеешь принимать комплименты.

Зейн не мог отвести взгляда от ее губ.

Он был слишком физически ослаблен, чтобы бороться с собой. Он помнил их нежность и податливость. Ему нужно был сделать лишь шаг, чтобы снова ощутить их вкус, чтобы ощутить и вспомнить ее гибкое тело, скрытое сейчас от него слоями шелка…

Острая боль вовремя оборвала его видения.

В конце концов, он вызвал ее сюда по совершенно прагматичным причинам.

Его взгляды на брак не изменились, но изменился его статус. Он больше не был запасным игроком, он был наследником. Фиктивный брак со златовлаской, заключенный под давлением обстоятельств, теперь был ему на руку, потому что надежно защищал его от Кайлы, которая сразу примчалась не то из Парижа, не то из Милана, жадно лязгая челюстями, как саранча, в дизайнерских тряпках.

Он понимал, насколько деликатным был сейчас вопрос престолонаследия, и был готов сделать все, чтобы уладить его без лишних жертв. Когда Зейн, очнувшись после катастрофы, увидел возле своей койки кабинет министров в полном составе и узнал о смерти брата, он пообещал это им в тех немногих словах, на которые ему хватило сил.

Они же сказали ему, что было бы хорошо, если бы он, следуя традиции, взял в жены вдову брата. Это утвердит его статус и облегчит переход власти, когда придет время. А время это может наступить очень скоро.

Зейн чуть чувств не лишился от этого предложения, а аппараты, к которым он был подключен, запищали и замигали все разом. У него не было сил на дискуссию, поэтому он только выдавил из себя:

— У меня есть жена. Спросите Джонса из британского посольства.

И провалился в темноту.

Он пропустил ту бурю, которую вызвало в дипломатических кругах Ближнего Востока его сообщение. Когда он пришел в себя, то уже считался официально женатым.

Эбби заметила его прерывистое дыхание и бисеринки пота над верхней губой, искаженной гримасой боли.

— Итак, что я должна подписать? Я бы хотела уехать прежде, чем ты замучишь себя до смерти, доказывая, что ты мужчина. Я не умею принимать комплименты, а ты не умеешь принимать помощь. Тебе же больно. Позволь мне тебя поддержать. Или хоть позвать кого-нибудь.

Зейн слабо улыбнулся, не открывая глаз.

— Помоги мне дойти до кровати.

Даже сейчас, когда он еле держался на ногах, бледный, в нелепой больничной сорочке, когда он был так же уязвим и беспомощен перед нею, как она перед ним год назад, — даже теперь ее сочувствие к нему было пропитано желанием. Это было странно, а самое главное — не вовремя. Господи, что же в нем есть такое, что вонзилось ей в сердце, как рыболовный крючок, и не отпускает. Ладно, она подумает об этом завтра, сидя одна на своем продавленном диване в крошечной квартирке в дешевом районе Лондона.

Эбби поднырнула под его плечо, впервые в жизни поблагодарив Бога за высокий рост, и осторожно обняла рукой его тонкую твердую талию.

— Так хорошо? — спросила она, запрокидывая голову, чтобы увидеть его лицо.

Он слабо кивнул, приоткрыв глаза, в его синем взгляде была благодарность. Эбби была слишком озабочена его удобством, чтобы заметить, что он был таким беспомощным не только из-за боли, но и от растерянности и волнения.

— Тогда обопрись на меня. Подскажи мне, что нужно делать.

Он посмотрел на нее так, будто собирался сказать ей что-то совсем другое, но лишь произнес:

— Мне просто нужно немного посидеть.

Эбби сделала первый шаг, ведя его за собой.

— И не волнуйся, я сильнее, чем кажусь.

— Я помню, кариссима[2], — ответил он, вспоминая ее правый хук в челюсть похитителя.

— Обычно меня не приходится спасать, я сама могу о себе позаботиться, — бормотала она, сама не зная зачем.

Она старалась идти медленно, то ли для того, чтобы поберечь Зейна, то ли для того, чтобы дольше не выпускать из своих рук сильное, но сейчас такое податливое ей тело. Она замедляла шаг, и время замедлялось, становилось густым и обволакивающим, как щербет.

— Почему ты не сказал мне, кто ты? — не то подумала, не то сказала Эбби.

— Потому что я хотел забыть, кто я, — не то подумал, не то сказал Зейн.

— Скажи мне, если захочешь остановиться…

Оба знали, что она имела в виду.

Воспоминание о сцене у оазиса ужалило ее острым чувством стыда. Она не знала, почему вспомнила это так не вовремя.

Она закусила губу, вспомнив, как сама повесилась ему на шею, как ему было неловко от этого и как он отдирал ее от себя.

Да, именно так и виделась ей сцена у оазиса все эти месяцы. Но теперь она смотрела на это совершенно иначе. Она была в его власти, она была растеряна и уязвима, и он не воспользовался этим. Да, в тот момент она чувствовала себя униженной, но как бы она чувствовала себя, если бы он пошел у нее на поводу? Теперь она была рада, что он вел себя как джентльмен.