Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе

Сам Витте вспоминал, что даже Александр III поинтересовался у него: «Правда ли, что Вы стоите за евреев?» Витте в свою очередь спросил царя, «может ли он утопить всех своих еврейских подданных в Черном море». Царь ответил – нет, не может. «Тогда надо дать им возможность жить», – сказал Витте[125]. Исследователь А.Б. Миндлин установил, что данная беседа произошла в 1894 году[126]. А значит, уже к этому году слухи о юдофильстве Витте не только имели при дворе широкое хождение, но и дошли до императора.

Были и те, кто утверждал, будто Витте – еврей по происхождению. В частности, во время революции 1905–1907 годов в черносотенном листке «Виттова пляска» «еврейство» министра обыгрывалось в сатирической форме[127]. Автор более позднего исследования, вышедшего уже в советское время, писал, что о еврейском происхождении Витте ходило много легенд[128].

Более серьезным поводом для обвинений Сергея Юльевича в юдофильстве была его государственная деятельность. Финансовая политика Витте включала в себя ускоренное развитие промышленности, экономическое освоение Дальнего Востока, строительство железных дорог. Одним из важнейших условий ее успешного осуществления являлись иностранные займы. Чтобы их получить, России требовалось перейти на золотой стандарт рубля[129]. Реформа финансов технически должна была реализоваться путем установления фиксированного курса рубля, что в конечном счете вело к девальвации. Против введения золотого обращения были настроены и крупные землевладельцы, которым было выгодно понижение курса рубля, сопровождавшееся повышением цен на хлеб[130].

По мнению А.С. Суворина, высказанному еще в 1892 году, публика в России вовсе не разбиралась в финансовых вопросах, а потому «любая критика Витте со стороны общественного мнения включает в себя огромное количество мелочных слухов и суеверий»[131]. Слова Суворина полностью подтвердились впоследствии. С самого начала реформы стали открыто говорить, что она будет осуществляться якобы с подачи и при живом участии евреев. Сведения об этом встречаются даже в научном сочинении известного экономиста П.П. Мигулина. Как он отмечал, на фоне общего недовольства преобразованиями ходили слухи, будто девальвация произошла «только благодаря козням заграничных еврейских банкиров ‹…› но настанет наконец момент, когда правда восторжествует и наш кредитный рубль будет снова стоить 4 франка»[132].

Недовольство финансовым курсом переносилось и на фигуру министра-реформатора. Самым яростным критиком Витте был публицист С.Ф. Шарапов. В публицистической полемике по поводу экономических вопросов Шарапов нередко использовал язык антисемитизма. К примеру, в одной из своих книг он утверждал: «Золото, являясь основой денежного обращения, утвердив себя в странах конституционно-парламентского строя, связало все народы и государства мира одною огромною цепью и, словно рабов, повергло их к стопам всемогущего Израиля»[133].

Критикуя политику Витте, Шарапов использовал такой, казалось бы, вовсе не относящийся к делу элемент антисемитского дискурса, как магия и колдовство: в цитируемой выше работе публицист заявлял, что «искусство министра финансов является чем-то таинственным, наподобие колдовства или чернокнижия»[134].

В завуалированной форме разговоры о зависимости министра финансов от еврейских банкиров отразились даже на страницах «Нового времени». А.С. Суворин сразу же заявил себя убежденным противником девальвации. В одной из статей он уязвил Витте, написав, что скороспелые девальвации подготовлены «финансовыми Овидиями», находящимися в зависимости от «людей денежных, поросших насквозь еврейскими традициями»[135].

Характерна реакция самого сановника на эту публикацию: в тот же день он написал Суворину письмо. Сергей Юльевич не отреагировал на саркастическое замечание в свой адрес, однако упоминание о девальвации его встревожило: «По поводу Вашего сегодняшнего письма (в “Н[овом] В[ремени]”) считаю полезным успокоить Вас, что ни о какой девальвации ныне речи нет. Признаюсь, я даже не хорошо понимаю, что подразумевалось под словом “девальвация” ‹…› если Вы ко мне пожалуете ‹…› то я Вас посвящу в эту работу и передам надлежащие документы»[136].

Все же терпимость министра к мнениям имела пределы. В апреле 1897 года Витте отправил Суворину письмо, в котором выражал негодование циркулирующими в обществе слухами, будто он в одиночку задумал реформу, а потом в спешке пытался ее провести. Он объяснял издателю «Нового времени», что действует в соответствии с проектами, которые получил от своих предшественников, а против открытого обсуждения проекта в обществе никогда не выступал и даже вынес реформу на общее обозрение до ее представления в правительственных инстанциях: «Но отдайте мне справедливость, что я с этим делом не спешу – не боюсь гласности, в какой бы форме она ни выражалась (даже обидной для С.Ю. Витте)»[137].

Больше всего министра беспокоили попытки оппонентов опорочить его имя перед императором: «…он хочет пользоваться молодостью Царя – он хочет уничтожить Царские деньги и заменить их банковскими деньгами – он поддался чарам банкиров. ‹…› Можно говорить о том ‹…› министр финансов хорош или дурен. Но для чего прибегать к подлым инсинуациям? ‹…› Ведь это прямо показывает слабость оппонентов!»[138]