Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

Перед ней рождалось будущее. Она сможет стать леди, как когда-то надеялась. У неё будут собственные слуги и перина, и она сможет наедаться до отвала, пока не станет толстой и счастливой. Она будет стоять на балконе Джульетты, совершит тур по дворцам Версаля, будет пробираться по руинам Помпей. И на пути другие будут говорить ей: «Вот сюда, мисс Хартли» – и умолять о великой чести понести её сумки. Элеонора превратит свою жизнь в великолепный сияющий драгоценный камень, и все, кто увидит его, будут завидовать…

Но если желания были реальны, реальна была и цена.

Душа Элеоноры больше ей не принадлежала.

Она уже загадала одно желание. Теперь было слишком поздно. Элеонора уже изменилась – но как? Что она сделала с собой? Бессознательно Элеонора поднесла руку к лицу, посмотрела на ладонь. Дыхание участилось. Выглядела она всё так же и чувствовала себя так же… Или нет. Ей казалось, что кто-то срезал ей макушку и все тайны вселенной были вложены прямо в её череп.

Что же она натворила?

Элеонора заставила себя успокоиться. Конечно же она не чувствовала себя по-прежнему, ведь всё стало по-другому. Лею выгнали. Мистер Пембрук уже кружил вокруг Элеоноры. А сама она обнаружила, что волшебство было реальным и она стала единственной, кто знал об этом. Но кем она станет, когда ошеломление пройдёт? Останется ли она собой или станет более резкой и жестокой? А может, Элеонора сможет наконец видеть мир ясно, будучи единственным человеком, который мог видеть его сокрытое сердце?

Прошлой ночью черноглазая женщина сказала, что не заберёт её душу, пока Элеонора не загадает своё последнее желание. Может быть, ещё не поздно. У неё ведь осталось шесть желаний… Нет, пять. Она не должна использовать последнее желание: её душа принадлежала ей, только ей! Разве что сейчас Элеонора оказалась на шаг ближе к тому, чтобы потерять её.

Девушка вцепилась в туфельки. Несмотря на то что она совершила, она не сумела сдержать своего счастья. Туфельки были такими гладкими и мягкими под её огрубевшими пальцами, что от самого прикосновения к ним она заулыбалась.

Теперь у Элеоноры был выход – не только для неё самой, но и для Ифе тоже. Только через эту дверь нужно было проходить очень осторожно. Она должна осторожно планировать свои желания, как генерал, перемещающий войска по полю битвы. Одно неверное движение – и будет кровь. Но после всего, после всех этих лет, выход был! Всё, о чём она мечтала, было у неё в руках! Всё, что ей оставалось, – это протянуть руку.

Элеонора прижала туфли к груди. Вся она буквально светилась светом своей тайны.

Девушка спустилась по лестнице для слуг на кухню, полная светлых мыслей. Новые туфельки она завернула в разорванную нижнюю юбку и запихнула в старый чемодан, который спрятала за комодом. Никто не отберёт их!

Она разгребла золу, зажгла кухонную плиту и рассеянно ударила ладонью по крепкой железной дверце. Руку засаднило – три маленькие царапины открылись и начали кровоточить. Элеонора почти не заметила. Трудно было заставить себя волноваться о чём-то настолько обыденном, ведь это мог быть последний раз, когда ей приходится разжигать огонь здесь.

Она выпрямилась, оглядела кухню. Это ведь мог быть последний раз, когда она поскальзывалась на каменных полах, сидела на шатких деревянных стульях, смотрела в узкое окно высоко в стене, расположенное на уровне земли. Больше не нужно будет рыться в шкафу, чтобы собрать принадлежности для уборки. Не нужно будет таскать свой сундучок прислуги по лестнице. Не нужно будет задыхаться от пыли в винном погребе. Она возвысится над всем этим, гордо расправив плечи, и все будут улыбаться, увидев, что она снова вернулась на своё место, которое ей и подобает.

За завтраком Лиззи попыталась подзуживать её, но Элеонора почти не слышала. Зачем ей двадцать пять фунтов, когда она могла пожелать все деньги мира?

Миссис Филдинг отругала девушку за то, что та зря потратила её время накануне вечером. Элеонора пропустила эти слова мимо ушей. Ей не нужно было слушать миссис Филдинг, ведь она могла использовать свои желания, чтобы взлететь на самую вершину высшего общества. Миссис Бэнбёри отвела её в сторонку и мягко спросила, что не так. В ответ Элеонора улыбнулась так широко, что кухарка отступила. Что могло быть не так? Ведь теперь Элеонора могла исправить всё.

Когда они закончили завтракать, миссис Филдинг собрала всех вокруг кухонного стола и сказала, что у неё есть новости. Сквозь дымку приятного головокружения Элеонора услышала, что Чарльз возвращается домой. Его вещи были отправлены ранее, и слугам предстояло подготовить дом к его приезду.

Элеонора выплыла из своей задумчивости. В последний раз она видела Чарльза на похоронах миссис Пембрук, больше трёх лет назад. На самом деле «видела» – не совсем точное слово. Элеоноре не разрешили присутствовать на похоронах – тогда она всё ещё считалась молодой леди и это было неприлично. В итоге она застряла в своей прежней спальне, большую часть утра прорыдав в подушку. В три часа пополудни входная дверь распахнулась, и в дом ворвались Чарльз и его отец, крича друг на друга. Лакей едва успел притворить дверь. Элеонора не разобрала, о чём они говорили – эхо смешивало фразы, – но вскоре услышала звук шагов. Кто-то раздражённо прошёл по коридору и хлопнул дверью.

Элеонора утёрла глаза и досчитала до сотни, желая удостовериться, что всё было тихо. Потом она тихонько прокралась к дальнему концу коридора и постучала в спальню Чарльза. За дверью она услышала шорох и грохот, но те тотчас же прекратились. Элеонора снова постучала – было тихо. К горлу подкатил комок. Она вернулась в свою комнату.

На следующее утро она обнаружила под своей дверью записку, написанную округлым почерком Чарльза. У него были какие-то срочные дела в Оксфорде, и потому он должен был отбыть немедленно – за три месяца до поступления в университет. Чарльз предложил ей выбрать любые книги в его комнате, а ещё – забрать жестяную коробку с имбирным печеньем, которую он прятал под кроватью. Он обещал писать ей каждую неделю. Элеонора выбежала, чтобы попрощаться, но Чарльза уже не было.

Он не писал. Элеонора пыталась убедить себя, что он был просто очень занят. Но дни складывались в недели, в месяцы, а потом и в годы, и она поняла, что Чарльз не собирался писать. А теперь она снова стояла на пороге его комнаты, сжимая в руках ящик с принадлежностями для уборки. Рядом стояла Ифе. Через пару недель ей придётся посмотреть в глаза Чарльзу и спросить, почему он так ни разу и не написал ей.

Элеонора одёрнула себя. Теперь в её распоряжении были желания. Через пару недель её уже не будет в особняке Гранборо. Она будет где-нибудь в прекрасном изысканном месте поедать фазанов и лобстеров, приготовленных специально для неё, и Чарльзу повезёт, если она вообще соизволит его заметить.

Девушка толкнула дверь.

Комната Чарльза была похожа на лавку старьёвщика.

За три года, что он провёл вдали от Гранборо, Чарльз ни разу не приезжал домой, и Элеонора ему завидовала. Каникулы в университете он проводил с друзьями или участвовал в экспедициях своих профессоров. Он побывал везде – на Шотландском нагорье, где стрелял оленей, запутавшихся в пурпурном вереске и зелёном папоротнике. В Венеции, где попивал красное вино, сидя на балконе палаццо, глядя, как воды баюкали город. В руинах Помпей, любуясь, как солнце золотило пепельно-белые камни. Но каждый раз, когда он переезжал в новое место, он покупал все сувениры, какие только находил, и отправлял их в особняк Гранборо.