Жмых. Роман - Наталья Елизарова

Сколько это длилось? Несколько недель?.. Или месяцев?.. А, может, год?.. Не помню.

Мысль прекратить всё разом возникла из ниоткуда и очень скоро переросла в навязчивую идею, ходившую по пятам, преследующую днём и ночью. Она казалась единственным выходом, дверью, ведущей из мрака на свет. Стоит только набраться смелости и распахнуть её… Один решительный шаг — и всё позади, страдания закончатся…

Но я не сделала этого. Не потому, что испугалась умереть. И не потому, что захотела жить. Просто моё сердце однажды превратилось в камень и, выкатившись из груди, упало в воду. Оно и сейчас лежит где-то на дне реки.

…Оказавшись на мосту на окраине города, я долго смотрела сверху на грязную речную воду: апельсиновые корки, щепки, вздувшееся белое брюхо дохлой тамбакуи[40]… В руке был нательный крест. Я сняла его с шеи, посчитав, что с такими греховными мыслями, которые теперь роились в моей голове, больше не имею права его носить. Носить его — значит, осквернять.

Встала на колени.

«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои…»[41].

Зажмурив глаза, прижалась лбом к деревянной перекладине моста.

«Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…».

Я обращалась к Господу с последней молитвой покаяния, но вместо этого ко мне со всех сторон лезли образы, которые я всю жизнь отчаянно пыталась вытравить из сознания.

«Мы заживём так, как тебе и не снилось…».

«Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал…».

«Парагвайский гостинчик…».

«Ты праведен в приговоре Твоём и чист в суде Твоём…».

«Износился, как старое платье…».

«Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя…».

«Просыпайся, Джованна! Твоя потаскуха-мать тебя бросила!».

«Ты возлюбил истину в сердце, и внутрь меня явил мне мудрость Твою…».

«Порок у вас в крови…».

«Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости, Тобою сокрушённые…».

«Ты ведь послушная девочка, да, Джованна?..».

«Отврати лицо Твоё от грехов моих, и изгладь все беззакония мои…».

«Ты отомстишь и за себя, и за меня…».

«Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня…».

«Будь ты проклят, мерзкий упырь!..».

«Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня…».

«Он не узнал меня, Джованна…».

«Возврати мне радость спасения Твоего, и Духом владычественным утверди меня…».

«Не знаю, куда от неё деться!..».

«Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою…».

«Ты будешь на коленях умолять, чтобы я принял тебя назад…».

«Жертва Богу дух сокрушённый; сердца сокрушённого и смиренного Ты не презришь, Боже…».

Ещё пара фраз и «аминь» под занавес — а потом моя жизнь оборвётся. Как только я произнесу это слово, между тем и этим миром останется последняя преграда — деревянная перекладина: мне нужно будет лишь подлезть под неё, а затем спрыгнуть с моста.

Я подползла к самому краю, теперь надо лишь зажмурить глаза и… Но решимость, с которой я пришла сюда, иссякла. Хотелось во что бы то ни стало докричаться до Бога. Хотелось, что бы он мне помешал… Должен же хоть кто-то окликнуть меня в момент отчаяния, остановить — неважно кто, какой-нибудь случайный прохожий!.. В этом и есть милость Божья… Неужели он не дарует её мне?

«Почему ты так поступаешь со мной? Какое преступление я совершила, что ты наказываешь меня? Почему одних ты благословляешь, а других с рождения втаптываешь в грязь?! Где твоя справедливость? Где твоё милосердие?»…

Но слова, не долетевшие до Бога, растаяли в воздухе. Меня никто не услышал. Вцепившись в почерневшие доски, я вглядывалась до боли в глазах в мутную воду… И, наконец, решилась… Но память снова швырнула к другим берегам.

«Если судьба сдала тебе на руки одну шваль, это не повод, чтобы выйти из игры, это значит, что тебе пора осваивать шулерские штучки. И пусть потом плачет тот, кто окажется с тобой за одним игорным столом…».

Я сглотнула слюну… Где я услышала эти слова? Кто нашептал мне их: Бог или Дьявол?..

Услужливая память освежила эпизод из недалёкого прошлого: гостиничный номер, один из моих клиентов — прожжённый картёжник по прозвищу Париж. Помнится, я спросила у него: «Почему Париж?». А он похвалился, что как-то раз по полной начистил французских толстосумов, сорвал такой крупный куш, что все только ахнули, когда ему случилось назвать сумму. Ну, с тех пор и пристала кличка… Как же его настоящее имя?.. Кажется, Рокко… Весёлый, смазливый парень с родинкой на щеке… Он дурачился, поливая меня шампанским и осыпая ворохом только что выигранных денег, рассказывал неприличные анекдоты и показывал карточные фокусы… Спустя пару дней до меня дошёл слух, что Рокко кто-то зарезал в таверне…

«Если судьба сдала тебе на руки одну шваль…».

Ладонь разжалась сама собой… Едва слышный всплеск и маленький кружок над водой.

Я поднялась с колен и вытерла слёзы.

«Ну что, Джованна, — сказала я самой себе, — настало время осваивать шулерские штучки…».

…Не знаю, откуда у меня тогда взялось смелости, чтобы отправиться к Аттиле — главарю местных бандитов, и предложить ему совместный бизнес.

Аттила расхохотался, когда я изложила ему суть дела и назвала свои условия: ему — тридцать процентов прибыли, мне — семьдесят. Он не поверил в успех моего предприятия и выругал последними словами. Впрочем, ни на что другое я и не рассчитывала. Но отступать было уже поздно, и я повторила ему свои требования. «Твоя наглость поражает! — сказал он, разглядывая меня с неподдельным изумлением. — Как такой тупой корове, как ты, это вообще могло взбрести в голову?». Когда я добавила некоторые детали к своему рассказу, в которых раскрылись кое-какие подробности задуманного проекта, по выражению его лица поняла, что он больше не считает меня тупой. Сбавив до сорока мой процент от выручки, Аттила пообещал своё покровительство.

Итак, с его помощью мне удалось открыть заведение. Можно называть его, как угодно — публичным домом, борделем, домом терпимости, притоном, я же предпочитаю именовать его салоном. Название для него было выбрано изящное и экзотическое — «Золото Пайтити».

Подобно древнему городу инков, затерянному в недрах дикой сельвы, дом хоть и располагался в самом центре Кампуса, но от посторонних глаз его надёжно скрывали густые заросли деревьев. Желая придать салону особый шик и таинственность, мы с Аттилой распустили слух, что его владельцем является один престарелый миллионер из Европы, ведущий затворнический образ жизни. На самом же деле этот старинный трёхэтажный особняк, брошенный прежними владельцами после пожара, Атилла прибрал к рукам совсем даром. Мне же он сдавал дом за какую-то совершенно грабительскую сумму: ежегодно несколько сотен рейсов просто исчезали из карманов, как дым, и оседали в его алчных лапах. Также я была вынуждена сделать полностью за свой счёт ремонт в помещении. И если подсчитать, сколько я денег ухлопала на оплату счетов краснодеревщика, обивщика и стекольщика, то выйдет целое состояние.