Синагога и улица - Хаим Граде

— Я ведь не могу держать раскаленный засов клещами в одной руке, а другой рукой лупить по нему пудовым молотом.

— Тогда найди кого-нибудь, кто тебе поможет, и разделите между собой заработок, — отвечает реб Хизкия.

Компаньон остается стоять, опустив руки, похожий на дерево с закопченной от лесного пожара корой. Куда ему идти искать помощника? Кроме того, он знает: того, что жена реб Хизкии зарабатывает в своей лавке, не хватает на содержание семьи, и она надеется, что и от мастерской будет какой-то доход. Но реб Хизкия не беспокоится о заработке, и его компаньон знает, что попусту теряет время. Ничего он не добьется. Он пожимает плечами, поворачивается и идет к двери.

— Первый раз в жизни вижу ремесленника, который терпеть не может зарабатывать деньги.

Реб Хизкия делает вид, что ничего не услышал. На его лице появляется упрямая улыбка. В глубине души он относится к своему простаку-компаньону очень пренебрежительно. Он продолжает раскачиваться над святой книгой в западном углу синагоги, в то время как аскет реб Йоэл раскачивается на томом Геморы у восточной стены. Оба они словно теряются в длинном и сложно выстроенном здании, полном мебели, книг и предметов культа.

Потолок синагоги Лейба-Лейзера разделен на три свода. Под задним сводом, вдоль западной стены, стоят скамьи и столы для тех молящихся, кто не в состоянии купить себе в синагоге собственное место с запирающимся ящичком. Под средним сводом стоит бима со ступенями на северную и южную стороны. Вокруг бимы тесно расставлены скамьи и стендеры для почтенных обывателей, получивших места в синагоге по наследству или оплачивающих их накануне каждого Судного дня. Скамьи у восточной стены с красивыми резными подлокотниками предназначены для богачей и синагогальных старост. Место кантора и орн-койдеш богато изукрашены резными львами и декоративными колоннами. Завесь на орн-койдеше украшена изображением соединенных в знаке благословения когенов рук[69]. Однако в будние дни за тесно составленными скамьями и стендерами, за наваленными на столах святыми книгами, около сосуда для омовения рук в свете люстр можно увидеть лишь немногочисленных молящихся. Каждый сидит в своем уголке, затаившись, и напряженно пытается расслышать кантора, стоящего в отдалении. А когда миньян расходится, в опустевшем святом месте повисает загадочная тишина, как будто обструганное и отполированное дерево еще хранит таинственное молчание лесной глуши.

2

Кроме общественных постов, слесарь реб Хизкия Тейтельбойм постится почти каждый понедельник и четверг, когда в синагоге читают Тору. По средам он тоже обычно постится до полудня. От частых постов он заболел, и вызванный врач предупредил его, что он себя погубит. Однако, даже лежа в постели, он ел только постное, чтобы чрезмерно не наслаждаться радостями этого мира. Жена и дочери реб Хизкии бегали жаловаться ученым евреям, и те пришли с упреком, что его набожность напоминает христианскую. А Тора требует от еврея соблюдения ее законов для того, чтобы он по ним жил, а не умер. Так гласит Гемора. Однако слесарь остался при своем мнении. Посетители так возмутились, что вместо того, чтобы благословить его и пожелать выздоровления, сказали, уходя:

— Невежа не может быть праведником![70]

Слесаря это не волновало. Он улыбался, в свою бороденку и думал, что сам может решить, что ему делать. Он, слава Богу, знает, что сказано в книге «Шулхан орух». И он действительно выздоровел без благословения тех, кто приходил его поучать. Увидев, что он снова устраивает для себя посты, его жена от злости начала поступать так же и не ела, пока не ел он. Дочери реб Хизкии испугались, что и мать тоже заболеет. Старшая пошла в синагогу Лейбы-Лейзера убеждать отца, чтобы он не уморил себя и мать голодом до смерти.

Малка болезненна. Она постоянно страдает от головных болей, и говорят, что у нее колтун, потому что, когда она была девушкой, отец не разрешал ей расчесывать ее длинные черные волосы. Малка разведена, тоже из-за отца. Ее муж ни за что не хотел согласиться, чтобы тесть указывал ему, в какой мясной лавке покупать мясо, когда заканчивать работу в пятницу, и чтобы тесть сердито смотрел на него, как на мальчишку в хедере, когда тот посреди молитвы перекинется с кем-нибудь словом. Реб Хизкия не стеснялся даже спрашивать дочь, насколько строго она соблюдает законы интимной жизни. А когда муж Малки кричал, что не может больше этого выносить, она отвечала ему:

— Какая тебе разница? Сделай это для моего отца.

Зять, который прежде был вполне религиозен, назло тестю становился день ото дня все более светским. Реб Хизкия изводил старшую дочь, требуя, чтобы она развелась с мужем, пока они действительно не развелись. Именно потому, что Малка ради отца разрушила свою семейную жизнь, она была еще преданней ему, чем две ее младшие сестры. Однако она слишком пострадала из-за него, чтобы испытывать к нему почтение. Поэтому, заходя в синагогу, чтобы переговорить с отцом, она держится нагловато.

— Отец, иди есть! Как человек может ничего не брать в рот до часа или двух?

Реб Хизкия пожимает плечами: тоже мне, новость для еврея — есть кугл! Он постится в долгие летние посты Семнадцатого тамуза, Девятого ава, и ему совсем не голодно. Какое значение имеет половина поста? Однако ему не нравится, что дочь разговаривает с ним нагло. Он откашливается и велит ей идти. Некрасиво, чтобы женщина стояла в мужском отделении синагоги.

Дочка орет:

— Если ты не придешь есть, то и мама тоже будет голодать!

Реб Хизкия ничуть не удивляется.

— Иди и вели матери поесть, — коротко говорит он.

— А ты? — спрашивает Малка.

— Я не хочу, — отвечает он и снова сует оседланный очками нос обратно в святую книгу.

Малка ощущает сильную головную боль. Она знает, что от отца ничего не добиться. И все же кричит еще громче, так, чтобы услыхал аскет реб Йоэл, чтобы услыхали книжные шкафы и орн-койдеш:

— Упрямец! Если мама не будет есть, я тоже не буду есть, и тебе придется читать кадиш по нам обеим!

Малка громко плачет и выбегает из синагоги.

Реб Йоэл Вайнтройб знает, что слесарь упрям и что говорить с ним — все равно что говорить со стеной, у которой он сидит. Однако аскету жалко молодую разведенную женщину и ее мать. Поэтому он оставляет свое место в восточном углу синагоги, подходит к слесарю и начинает убеждать его:

— В Торе сказано: «Берегите же души ваши»[71]. Еврей обязан по закону беречь свое здоровье. Пророки тоже постоянно напоминали, что в покаянии самое главное — сокрушенное сердце, а не аскеза. Как можно так огорчать жену и дочь?