Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев

В январе 1942 года нас в составе 371-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии отправили на Северо-Западный фронт, войска которого вели ожесточенные бои и несли огромные потери, освобождая каждый населенный пункт, а вернее, их руины, которые оставляли немцы. Нас везли под Старую Руссу, где 16-я немецкая армия оказалась в прочном котле с единственным довольно узким коридором, соединявшим ее с основными немецкими силами на этом направлении.

Ехали мы окружным путем, обойдя Бологое, еще занятое немцами, в теплушках, через каждые 50 километров останавливались, чтобы заготовить дрова для паровоза и буржуек. И так десять суток. Наконец добрались до станции Кровотынь.

Мороз был страшный. Сперва мы расположились в сарае. Потом пешком перешли на другую сторону Селигера и остановились в сожженной немцами деревне. Фашисты, узнав о нашем приходе, стали обстреливать с воздуха. К счастью, мы не пострадали – отсиживались в подвалах дней пять. Тем временем сюда подтягивалась вся 130-я стрелковая дивизия.

Нашему полку была поставлена задача: захватить две деревни – Павлово и Сидорово. Они находились в 700 метрах от наших позиций за небольшой речкой. Нас разделяло чистое поле, которое отлого спускалось к речке, а дальше – хорошо оборудованные позиции противника. Все было видно как на ладони.

21 февраля в 11 часов утра полк пошел в наступление. Нас поддерживали только две 76-миллиметровые полковые пушки, на каждую из которых приходилось по нескольку снарядов. Был очень яркий солнечный день. Чистейший белый снег. Мы идем в рост в серых шинелях.

Противник встретил нас массированным минометным огнем, обстреливал из пулеметов, а затем, когда сблизились, пошли в ход автоматы. Плотность огня была настолько высокой, что мы уже на подходе несли ощутимые потери.

Во время атаки у нашего пулеметчика заклинило диск. Мы на военной подготовке в училище изучали этот ручной пулемет Дегтярева. Я прилег рядом, снял диск, выбил заклинившийся патрон, поставил диск на место. «Теперь стреляй!» – говорю. Смотрю, а боец уже убит.

До реки добралось меньше половины роты. К концу дня, когда бой был завершен, причем все-таки нашей победой, от нас осталось всего 38 человек из 138 бойцов и офицеров. Потери – 100 человек, из них – 70 убитыми. Вот такой был мой первый боевой опыт.

На моих глазах погибли мои товарищи-москвичи, причем многие были с моего факультета. Мой товарищ Олег Либерфорд был ранен в живот. Он погиб. Его фамилия среди других имен на Доске памяти в МВТУ. Раненых в этом бою вытаскивали санитарки – наши девочки из МВТУ – Алла Полколова, Тася Назарова.

Командира роты у нас сразу убило, политрука тяжело ранило. Командир батальона приказал мне:

– Назначаю тебя политруком роты.

– Товарищ командир, я же только комсомолец.

– Ну и что? Я тебя знаю.

Сосредоточившись на реке, подтянув оставшихся в живых, полк начал новый штурм немецких позиций, которые были от нас уже в 100–150 метрах.

Когда мы ползли по снегу от реки, я почувствовал удар в левую щеку. Но было не до того, чтобы разбираться, что это такое. Снег был глубокий, ползти было тяжело. Напряжение достигло предела, и тогда мы поднялись во весь рост и пошли в атаку, дружно и как-то исступленно поддерживая себя криками «Ура!» и, говоря откровенно, отборным русским матом.

Немцы не выдержали, отошли в деревню, где у них были запасные позиции…

Мне не раз приходилось ходить в атаку. И всегда было так. Это лишь фронтовые журналисты писали о том, как бойцы, когда шли в атаку, дружно кричали «За Родину! За Сталина!». Этого я не слышал даже в нашей Московской коммунистической дивизии…

Нашему батальону удалось обойти деревню и изготовиться к новой атаке. День подходил к концу, а соседи наши все не появлялись. И вот тут кто-то говорит мне: «А что у тебя с щекой?» Оказалось, что это был синяк и небольшая ссадина. Я понял, что это был след предназначенной лично мне пули. Как видно, когда из-за косогора появилась моя голова, немец выстрелил, но взял низко. Пуля прошла через толстый слой снега, потеряла свою убойную силу и только набила синяк на моей щеке. Так первый раз я избежал верной смерти.

Соседей мы так и не дождались. Уже ночью командир батальона приказал мне и моему товарищу старшему сержанту Ручкину пойти в штаб полка и доложить о положении батальона.

Выполняя задание комбата, мы вышли на край леса, откуда оставалось метров триста до реки. Впереди чистое поле. Оно постоянно освещалось немецкими ракетами. Было светло как днем. Посередине поля стояло одинокое дерево, а под ним кто-то лежал и слабым голосом просил о помощи, непрерывно повторяя: «Товарищи, помогите». Как-то не верилось, что раненого до сих пор не вынесли с поля боя. Ведь прошло уже часов девять. Вначале подумали: может, это провокация немцев? Но уж очень жалобно несся слабый крик о помощи. А вдруг наш? Решили так: война еще впереди – все равно рано или поздно убьют. Пойдем поможем. И мы с Ручкиным поползли по глубокому снегу.

Оказалось, под деревом лежал немолодой боец, раненный в обе ноги. Двигаться самостоятельно он не мог. Решили тащить его по глубокому снегу ползком, с оружием. Опасались немцев, которые, несомненно, заметили нашу возню под деревом.

Ползти с раненым оказалось невозможно. Тяжело, да и усталость была адская. Тогда мы встали. Боец повис на наших плечах, и мы пошли на виду у немцев. Они не стали добивать нас, хотя и видели, что мы с оружием, а не санитары.

Раненого мы дотащили до реки, положили на волокушу, впряглись в нее, как собаки в упряжку, и потащили дальше.

– Скажите, кто вы? – спросил раненый боец, когда мы доставили его в лазарет. – Я буду молиться, чтобы вас не убили.

Мы назвали свои имена, хотя нам, атеистам, пустыми казались тогда эти слова. Но ведь меня действительно не убили! Может быть, потому, что добрые дела не забываются…

А в штабе полка, куда мы все-таки с Ручкиным добрались, нам сказали, что наши соседи отступили к реке и укрылись под ее берегом, а так как наш батальон ушел километра на два вперед, нам было предложено держаться и ждать дальнейших указаний.

В ночь на 7 марта мне пришлось принять участие в тяжелом ночном бою за деревню Великуши, которая стояла на высоком берегу Ловати. Взять ее было сложно. Ее многочисленные постройки из кирпича представляли хорошо укрепленный объект. Деревню мы взяли, но от основного состава роты в строю осталось человек семь.

Нам прислали пополнение из тыловых подразделений: нестроевиков – обозников, парикмахеров – в общем, слабо обученных солдат. Заняли мы круговую оборону на бывших немецких минометных позициях.

Ночь была довольно светлая. Смотрим, из-под реки на нас шеренгой идут немцы с автоматами наперевес. Шли они с явным намерением выбить нас из деревни. Эта атака произвела тяжелое впечатление на еще не обстрелянных солдат. У них началась паника: командира нет, политрука нет…