Мания - Чарльз Дэвис

Я ничего не сказал, не знал, что говорить, ибо слова, произнесенные другими детьми, не были ложью, но их истолковали ложно. Все, о чем они рассказывали, случалось, но это было забавой, в этом не было ничего дурного. И все же, если бы я подтвердил их слова, я добавил бы свой голос к голосам обвинителей. Поэтому я промолчал.

— Ты не отрицаешь того, что все ими рассказанное случилось? — настаивал Инквизитор.

И снова молчание, прерванное только моим отцом, который прошипел мое имя, ибо знал, какой позор падет на нас всех, если его ребенок — единственный из всех — не отречется от мавра. В конце концов, не в состоянии ответить на вопрос так, чтобы не навредить мавру, я сказал, как и во время предыдущей встречи:

— Мавр — хороший человек.

— Это решит суд, — поспешно сказал Инквизитор, несомненно не желая рассматривать проблемы добра и зла. Как я уже говорил, он был не таким, как вы, милорды, и знал, что, чем меньше говорить о нравственности, тем легче будет справиться с его задачей. — Можешь ли ты рассказать мне, что вы делали с обвиняемым, когда вместе поднимались на гору?

Здесь я почувствовал более твердую почву под ногами.

— Мы ходили.

Неужели возможно найти какой-то грех в ходьбе?

— Вы ходили? И где же вы ходили?

— Повсюду. Ничего особенного. Просто по горе.

— Значит, у вашей ходьбы не было никакой цели?

Вопрос о цели, как прежде вопрос о «роде» людей и историй, был для меня внове, однако после прогулки по горам лунной ночью я начал понимать, что ходьба важна и что, если у меня отнимут мавра, я продолжу ходить, чтобы не забыть его. Поэтому я отчасти был готов к этому вопросу.

— Ради удовольствия, — ответил я.

Тут мои односельчане рассмеялись, ибо мысль о ходьбе ради удовольствия была для них такой же странной, как двухголовая свинья: они слышали о подобных уродцах, может, даже знали того, кто уверял, будто видел нечто подобное, но никоим образом даже представить не могли, что такое бывает на свете. Люди ходили сеять и убирать урожай, пасти стада и охотиться или потому, что были слишком бедны для всего остального, но никто не ходил ради удовольствия.

— Ради удовольствия? Какое удовольствие ты извлекал из ходьбы? Получал какую-то награду за свои труды? Были ли те награды забавными?

Казалось, Инквизитор озадачился не менее моих односельчан, но он был не из тех людей, кого легко озадачить. Он задавал вопросы целенаправленно и, хотя не говорил открыто, точно знал, чего хочет.

— Это было ради всего и ни для чего одновременно, — сказал я. Мой иезуитский ответ по-настоящему его ошеломил, и, возможно, в тот момент перед его мысленным взором впервые мелькнуло мое будущее. — Ходьба — сама по себе награда. Вы ходите не ради того, чтобы что-то получить. — И опять мои односельчане захихикали, но на этот раз менее уверенно и с некоторой тревогой, ибо почувствовали, что я не дурачусь, а говорю о чем-то им не доступном. — Вы ходите ради самой ходьбы, — продолжал я, воодушевившись странной новизной самостоятельного мышления и на мгновение забыв о плачевном положении мавра. — Чтобы двигаться и быть на горе. Вы чувствуете себя свободнее. Как будто если вы идете, то можете уйти куда угодно, делать все, что угодно.

Между прочим, этого убеждения я придерживаюсь до сих пор.

— А что же развлечения? Гора вызывает в тебе смех? Заставлял ли он вас смеяться?

Я мог предать мавра тогда, ведь я действительно смеялся. Все дети смеялись. Смеялись и помнили. Должно быть, именно их воспоминания подготовили Инквизитора к этому трюку, подсказали, как доказать колдовство мавра. Однако я сказал:

— Горы вызывают смех. Та долина похожа на мою мать, когда мой отец лежит на ней.

Я и сейчас не понимаю, как мне хватило смелости произнести это. Наш дом был маленьким, и, как большинство детей моего возраста, я видел в темноте поспешные совокупления, подобные тем, что животные бесстыдно совершают при свете дня. Мы, конечно, знали, что об этом лучше помалкивать, однако я не раз замечал отображение форм. Сразу за aldea долина, ограниченная двумя невысокими холмами, сужалась, в совершенстве повторяя очертания коленей лежащей навзничь женщины с приподнятыми и раздвинутыми ногами. Если вдруг пойдете к той горе, милорды, подумайте об этом. Возможно, это принесет вам какую-то пользу.

Моя мать пронзительно вскрикнула, мавр неразумно рассмеялся, а некоторые из наших соседей с трудом подавили веселье, и даже Инквизитор, которого я никогда не видел улыбающимся, закусил нижнюю губу.

Постепенно шум утих, а мой отец успокоил мою мать. Правда, промах мой не был забыт. В тот же вечер меня здорово выпороли, поскольку смущение матери подкрепилось гневом отца, ведь я пытался защитить мавра.

Инквизитор попробовал еще раз.

— Я имел в виду некое зрелище, присущее самой ходьбе, а не картины, различаемые в пейзаже. Ты бегал, прыгал, кувыркался, ходил на руках, что-то в этом роде?

Окрыленный успехом своего предыдущего остроумного ответа, я напряг мозги, пытаясь увидеть какую-нибудь картину, рожденную нашими движениями, и почти совсем забыв о плачевном положении мавра. Раньше я никогда не говорил перед толпой и — после первоначальной неловкости — находил удовольствие в разговоре и внимании столь многих людей. Однако я не смог вспомнить никаких ужимок, которые порадовали бы Инквизитора.

— Может, он ходил по небу, — предположил какой-то умник из задних рядов толпы. Подговорили ли его, или он просто вдохновился услышанным в ходе расследования рассказом о ловле луны, я не знаю, но эта реплика повернула ход наших мыслей.

В толпе зафыркали отчасти насмешливо, отчасти боязливо, ибо мой народ полагал, что колдун действительно способен ходить по небу. Я разозлился и сказал:

— Почему бы и нет? Он ходил по воде.

Одно казалось мне ничуть не удивительнее другого. Мавр рассказывал нам о мальчике с волшебным ковром, летающим по воздуху, так что можно сказать, что мальчик ходил по небу. А сам мавр ходил по воде. Это случилось в верховьях Acequia Nueva. Нас там была целая группа, и мавр заставил нас держаться поодаль, сказав, что его магия не подействует, если мы будем стоять слишком близко. Мы с изумлением смотрели, как он шел осторожно, раскинув руки, по воде, бегущей по acequia. Мы были достаточно близко и видели, что он не стоит на стене, да и льда не было. Он шел по воде! И, произнося то простое предложение, я, к несчастью, указал рукой на мавра и не оставил никаких сомнений относительно того, кто ходил по воде.

Сначала я не осознал воцарившегося ужаса. Я считал ту ходьбу по воде отличным фокусом и решил, что ловко ответил на презрительные смешки неверующих в чудеса. Однако затем я увидел лицо Инквизитора, увидел на нем удовлетворение от достижения неведомой мне цели, услышал шепоток, пробежавший по площади, и вроде бы различил слова «богохульство» и «колдун».

Единственная другая известная мне история о подобном чуде — рассказ об Иисусе, который ходил по воде, чтобы успокоить своих перепуганных учеников. Иисус ходил по воде. Мавры по воде не ходили. А если ходили, это было убедительным доказательством какого-то темного и зловещего замысла.