Жить и умереть свободным - Сергей Зверев

– Но ведь готовиться к нему по-любому надо!

– Чмошник ты, Малина, – безо всякого выражения повторил Астафьев. – Чмошник и есть, потому что не понимаешь, что жить надо сегодняшним днем.

– Ну нельзя же так! – заныл Витек. – Мы ведь люди, а не какие-то там животные. А человек от животного тем и отличается, что всегда думает о том, что его ждет в ближайшем будущем, и потому…

– Да заткнись ты, телигент хренов! – раздраженно возвысил голос рецидивист. – Все я и без тебя знаю. Ты че, за лоха меня держишь, да? Философ? Лекции вздумал читать? Думаешь, один ты тут такой умный?

– Я же по-хорошему… – почти обиделся Малинин. – Не только за себя, но и за тебя волнуюсь. Забочусь, типа того…

– Слышь, у тебя мама есть?

– Есть.

– Вот о ней и заботься.

– Ну, мы ведь теперь типа как кореша, подельники… – не сдавался Витек.

– Это ты мне кореш? Да я тебе сейчас, подельник, очко на немецкий крест порву! – окончательно вызверился Чалый.

Он резко поднялся, выхватил из сапога заточку, с показательной агрессией замахнулся на Витька… Костяшки на руке Астафьева белели и надувались, раздувались скважины ноздрей, и в глазах явственно читалась жажда мгновенного убийства.

Малина панически прикрыл голову руками, ожидая самого страшного. Однако самого страшного не произошло. Насладившись эффектом, недавний «шерстяной» небрежно сунул заточку в сапог, поискал глазами на полу, обнаружил недопитую бутылку водки и припал к горлышку. Небритый кадык ритмично заходил над засаленным воротником телогрейки, по подбородку и шее потекли мутные потеки.

– Зассал? – по-привычке занюхивая рукавом, произнес внезапно подобревший Чалый и щедрым жестом протянул бутыль собеседнику. – Бухни и ты, чмошник! Глотай, пока я добрый.

Витек недоверчиво взял бутыль.

– Спасибо…

– А знаешь, за что надо выпить?

– Ну, за нас, наверное… За твой фарт!

– Правильно. А еще за что?

Малинин взглянул на собеседника с явным недоумением.

– Не знаю… А за что?

– Ну ты и тупой! За чистое и безоблачное небо пей! – выразительно произнес уркаган и посмотрел на Малину искоса. – Тебе ведь нравится чистое небо над головой… Правда?

И хотя Малинин так и не понял, к чему было высказано это пожелание, он исполнил его безропотно, не задавая лишних вопросов. Ведь теперь будущее его всецело зависело от этого страшного и непредсказуемого человека, настроение которого менялось ежеминутно безо всякой на то причины. И уж если бы Витек вольно или невольно разозлил Кешу Астафьева, последствия были бы весьма предсказуемыми.

Допив водку, Витек резко закашлялся. Спиртное, ударив в нос картечиной, вышибло из глаз слезу.

– Я тут кое-что придумал, – подчеркнуто безразличным тоном произнес Чалый, поглядывая в потолок.

– В каком смысле?

– В смысле как небо нам с тобой поможет.

– Небо? Бог, что ли? – недоверчиво прикинул Малинин.

– Не бог, а мы сами. Короче, Витек, есть у меня один очень хитрый план. Тебе такое в жисть не придумать. Как и погулять по-богатому, и от ментов потом оторваться. Так сказать – и рыбку съесть, и аквариум выпить.

Неожиданно под самым окном вагончика сухо скрипнул снег. Беглецы переглянулись.

– Кто там? – рука Астафьева вновь потянулась к заточке.

– Н-не знаю… – побледнел Малинин.

– Сиди тут, только тихо! Пойду посмотрю.

Скрипнула дверь. На белоснежный плотный сугроб легла длинная, изломанная тень Чалого. Держа заточку наперевес, он вышел из вагончика, присел, внимательно осматриваясь под окном.

На снегу отчетливо темнели отпечатки ботинок. Отпечатки были совсем свежими, даже не успели обветриться. Астафьев почему-то сразу обратил внимание, что подковка на правом ботинке была сильно стерта. Следы вели за вагончик. Чалый, напряженно посматривая по сторонам, двинулся туда. Однако никого не обнаружил. Судя по следам, некий неизвестный мужчина только что обошел вагончик по периметру и тут же отправился в сторону субтильного леска, темневшего неподалеку.

Идти по следам не хотелось: морозно, темно, да и очень опасно. Поразмыслив, Астафьев пришел к выводу, что это, скорее всего, был местный бомж. Искал место для ночлега, обошел вагончик, дернул ручку и, убедившись, что вовнутрь не попасть, убрался в другое место. Ведь менты, если бы это были именно они, повели бы себя по-другому.

– Ходят тут всякие… – нервно прошептал Чалый, тщательно закрывая за собой входную дверь.

Как бы то ни было, но сонливость как рукой сняло. Скусив металлическими фиксами пробку с очередной водочной бутылки, Астафьев сделал длинный, обжигающий глоток и передал бутыль Малине.

Вскоре за окном замело. Вьюга свистела, хохотала, то и дело бросая в стекло пригоршни снега. Чалый отогнул одеяло на окне, осторожно выглянул наружу. Бешеный ветер кружил мириады белых блесток, и нельзя было сказать, откуда же идет снег: то ли сверху вниз, то ли с земли в небо, то ли вообще сам по себе рождается в этом диком пространстве…

– Мне как-то знакомый мент говорил, – прищурился Чалый, – что если беглецов с зоны не находят в первые три дня, то сыскать их дальше почти нереально.

– Так ведь нас уже ищут…

– По такой метели? Кто и как? Не можешь сказать? Ну так базар фильтруй, прежде чем чирикать. Ладно, Витек, – Астафьев уселся, протянул бутылку с остатками спиртного бывшему вертолетчику. – А теперь слушай сюда…

Таня Дробязко жила в маленькой однокомнатной малосемейке на втором этаже кирпичного дома в самом центре поселка. Интерьеры выглядели явно не буржуазно: допотопная газовая плита на две конфорки, старенький холодильник времен постройки БАМа, разнокалиберная посуда на полке, резной платяной шкаф да хромоногий сервант с мутными стеклами. Единственной настоящей роскошью была высокая изразцовая печь в комнате – настоящая «голландка».

– Ну что – отпразднуем Восьмое марта вдвоем? – мягко улыбнулась девушка и, сбросив шубу на руки спутнику, отправилась на кухню.

Каратаев присел у печи, рядом с поленницей вкусно пахнущих березовых дров, быстро разжег «голландку». Пламя ровно загудело в топке. Миша оставил открытой латунную дверцу, потер замерзшие руки перед огнем.

Настроение, несколько испортившееся в гарнизонной столовой, теперь было спокойным и немного сентиментальным. За окном – лютая зима, вьюга свистит, деревья трещат от мороза, а тут – тишь да благодать, а еще – вполне романтичная перспектива провести вечер в обществе любимой девушки у камелька. Кто еще может им помешать? Разве что телефонный звонок. Вот Миша и отключил мобильник: ждать звонков в этот вечер ему было не от кого.

А хозяйка уже катила в комнату небольшой столик на колесиках, сервированный скромно, но со вкусом. Над тарелками с солеными рыжиками, копченой медвежатиной и зайчатиной под соусом возвышалась бутыль вина и заиндевевший графинчик с водкой. Натюрморт довершала узкая ваза – засушенная рябина с алыми ягодами.