Конец игры - Екатерина Горбунова

Не стоит думать, что незначительный проступок не повлечёт за собой наказания, что справедливости нет дела до мелких пакостников и воришек. Даже если собственная совесть останется безучастной, мироздание отреагирует на крошечное действие, выведет закономерность, исходя из ничтожной детальки, и в соответствие с ней поменяет будущее. И расплата настигнет, отзовётся эхом даже самых отдаленных событий.

За маленькое ли, за большое ‒ за каждое преступление правосудие непременно сочтется с тобой. И не надейся выйти сухим из воды, даже если – всего-то! – угодил ботинком в лужу. Я та капля, что впитается и разъест толстую шкуру безнаказанности. Тебе не помогут ни самонадеянность, ни мнимая удачливость. Я всё равно доберусь до тебя, чтобы выставить счёт, подписавшись под каждым промахом, и тогда будь готов заплатить все сполна. Я не даю отсрочек и не прощаю долги.

У полиции своя работа, я не имею к ней никакого отношения, я сам по себе, и если у неё до чего-то не доходят руки ‒ ничего страшного. Предоставьте это дело мне. Каждый год в этом слепо-глухо-немом мире пропадает огромное количество людей. Не единицы, многие тысячи! Но ещё больше тех, кто творят маленькое ничтожное зло, считая, что имеют на него абсолютное право и часто отговариваются тем, что судьба к ним несправедлива, что они не дополучают того, что им причитается.

Уверены? Хотите получить свое сполна? Правда? Ну, тогда получите и распишитесь.

Вы считаете себя неизлечимо больным? Без паники – вас вылечат. Будьте уверены, найдется такое лекарство, способное исцелить даже самый смертельный недуг. Вы будете корчиться, умолять отменить лечение, ведь в глубине души вы считаете себя абсолютно здоровым – вам просто нравится дурачить других, чувствовать свою власть, сладость того, что получается проворачивать раз от разу, водя за нос кротких покорных дурачков, и оставаться безнаказанным. Это адреналин. Это наркотик. И как каждый наркотик, он требует увеличения дозы. Так получайте!

Что? Вы уже готовы признать себя исцелившимся?

Вы отрывали крылышки мухам? Ведь они ужасны, они разносчики всякой заразы. Будьте уверены, в скором времени вы перейдете на бабочек, потому что в отличие от слепней они прекрасны. Потом на котят… Щенков… И людей. Маньяков воспитывает безнаказанность − бесконечный кредит доверия, перерастающий в огромную беду. Но я вмешаюсь и положу ему конец.

Стою перед дверью, ожидая, когда её откроют. Она распахивается столь стремительно и широко, словно по ней ударяют ногой. Нарочно, с расчётом. Это легко читается по выражению лица Майка Уоррена: по особому прищуру глаз и злорадной ухмылке. Но я успеваю отскочить.

‒ Ну и? ‒ произносит он, явно расстроенный тем, что дверь не достала меня. Только концы подарочной ленточки испуганно взвились от порыва воздуха.

‒ Вам посылка, ‒ протягиваю ему коробку и папку-планшет с прикреплённым к ней бланком. ‒ Распишитесь.

Майк пялится недоумённо, пытается выяснить от кого, но его вполне устраивают мои обтекаемые ответы. Он рисует размашистую подпись, небрежно берёт коробку и молча захлопывает дверь – ни «спасибо», ни «до свидания». Но мне и даром не нужна его вежливость! Торопливо скачу вниз по лестнице. Дело сделано.

Не важно, когда он откроет мою посылку – прямо сейчас или чуть позже. Это уже совсем не имеет значения. Главное, что правосудие возьмет свое – без рук у него вряд ли получится воровать.

Я давно наблюдал за ним. С тех пор, как узнал, чем он занимается. Чисто случайно глянул сквозь витрину, проходя мимо магазина. Изнутри я бы точно не заметил.

Майк умел занять удачную позицию и улучить момент – ещё ни разу никому не удалось его застукать. Но я – не все. Провидение осознанно ведет меня туда, где я нужен, где от меня требуется настоящая помощь.

Я молчу, не с свожу с него глаз. Вижу, как он суетливо засовывает за отворот куртки поблёскивающий глянцем новенький журнал, как исподлобья оглядывается по сторонам, удовлетворённо вскидывается, смотрит прямо перед собой и натыкается взглядом… на меня. Он не пугается, его лицо выражает угрозу. Он что-то произносит – скорее всего, беззвучно, но с чёткой артикуляцией, – но мне плевать на то, что я ни слова не слышу. Я прекрасно догадываюсь, что он желает до меня донести – чтобы я даже не думал обращаться к охране или в полицию, иначе…

И я, конечно, не стану жаловаться. Но и пугаться тоже не стану. Я не спеша соберу все улики и факты и передам дело в суд, а потом собственноручно приведу приговор в исполнение. Может быть, даже не сразу, а когда придет его время.

И вот, его время пришло.

Бейсболка с логотипом службы доставки отправляется в ближайший мусорный контейнер. Я натягиваю на голову глубокий капюшон и ухожу. Оглядываюсь на ходу, но, похоже, не вовремя, потому что налетаю на прохожего, вывернувшего из-за угла – пожилого афроамериканца, – и выбиваю из его рук бумажный пакет с покупками. Тот лопается, ударяясь об асфальт, продукты разлетаются в стороны.

− Извините, − бормочу и поспешно приседаю, пытаюсь собрать рассыпанное.

Прохожий не ругается, не грозится, лишь наклоняется, тихо крякнув. Поднимает наполовину опустевший пакет и сминает его угол в кулаке, пытаясь заделать прореху.

Смотрю на его руку. Кожа в плотной сети мелких морщин, сухая, тоже чем-то напоминающая бумагу, и, такое впечатление, что точно так же шелестит от каждого движения. Линии сосудов рельефно выступают, шевелятся, словно живые существа.

В это время раздаётся приглушённый хлопок, будто где-то далеко взрывается праздничная петарда. Вздрагиваю и замираю одновременно со стариком – так и стоим, прислушиваясь. Если он пытается разгадать, что это было, то мне мало интересна причина. Я твёрдо знаю: то была не петарда, и кому-то сейчас явно не до праздника.

Поднимаю с асфальта луковицу, кладу в подставленный мне пакет и ещё раз повторяю:

− Извините.

− Ничего страшного, − откликается афроамериканец, пытаясь заглянуть мне под капюшон.

Но я ещё сильнее наклоняю голову, даже немножко отворачиваюсь. Не люблю пристальных, въедливых взглядов. Не надо меня рассматривать. Я всего лишь тень. Я посланник, исполнитель и не претендую на великую значимость.

Вой сирены стеганул по ушам, сверлом дантиста вгрызся в сознание. Эмберли вскинула голову.

Опять она так сильно задумалась на ходу, что забралась чёрт знает куда ‒ в район обшарпанных многоквартирных домов для малоимущих, престарелых и прочих, пользующихся жилищными субсидиями. И что ей здесь могло понадобиться?

Если честно, Эмберли даже не смогла толком вспомнить, зачем вообще вышла из дома и куда собиралась идти. Наверное, решила добежать до магазина, потому что в холодильнике опять мышь повесилась. Мамаша с дружком ещё с вечера выгребли всё подчистую, и утром ей пришлось довольствоваться единственным куском хлеба для тостов и остатками арахисовой пасты, размазанной по стенкам банки.