Квантовая теория любви - Дэнни Шейнман

— Здесь мы обычно держим тела перед вскрытием и бальзамированием, хотя в вашем случае, я полагаю, консул Греции оплатил всю процедуру по высшему разряду и клиент попадет прямо в анатомический театр. Температура здесь никогда не превышает пяти градусов Цельсия. На случай перебоев с электричеством у нас свой генератор. — Человек в белом явно гордится заведением.

Эхо шагов отражается от кафельных стен, под потолком зудят люминесцентные лампы, света столько, что люди не отбрасывают теней. Запах дезинфекции щекочет ноздри, стерильность такая, что даже вездесущих муравьев не видно.

Следующий зал — зеркальное отражение первого. Только один ящик выехал со своего законного места в стене, и лежащий в нем обнаженный лиловый мужчина не отрываясь смотрит в потолок.

— Бывает иногда, — виновато бормочет гид и торопливо задвигает ящик.

Когда они выходили, сзади донесся скрип. Лео обернулся — все тот же контейнер как ни в чем не бывало выкатился обратно. Как видно, даже в мертвецких бывают свои бунтари.

В маленьком амфитеатре вместо арены — огромные металлические столы, вокруг кольцами взбегают вверх ряды кресел.

— Здесь мы проводим вскрытия. Обратите внимание на дренажные желоба на столе для операций. Туда стекает кровь во время бальзамирования. Этот стол мы получили из Америки. А раньше крови было чуть не по колено.

— А кресла для чего? — поинтересовалась Селеста.

— Студенты медицинского института — наши частые гости. А как еще воочию убедишься, где какой орган находится? Так что мы и о живых тоже не забываем.

«Вот ведь как», — горько подумал Лео.

— Надеюсь, вы убедились, что ваша подруга будет окружена здесь должной заботой. — Гид улыбнулся.

Лео захотелось его ударить.

— Теперь прошу пройти в зал ожидания, вся процедура не займет и двух часов.

— Я остаюсь, — заявил Лео.

— Не советую, сеньор.

— Я останусь здесь. — И Лео с размаху плюхнулся в кресло.

— Как пожелаете… только… — Под ненавидящим взглядом Лео человек стушевался и вышел.

Селеста села рядом с Лео:

— Тебе нехорошо?

— Это место… просто скотобойня какая-то. Как я могу оставить ее здесь одну? Настоящий мясокомбинат… кто знает, что у них на уме…

Слова Лео прервал скрип двери. Двое служителей смерти ввезли каталку с обнаженным телом Элени.

Лео вскочил.

— Какого хрена они ее раздели… без моего разрешения… сволочи! — заорал он по-английски.

Служители потрясены, это видно по их напуганным глазам, лица скрыты под масками. На них просторные белые балахоны, на руках — резиновые перчатки, на ногах — бахилы, на головах — шапочки. Не поймешь, кто перед тобой, мужчина или женщина.

Селеста потянула Лео назад:

— Тебя сейчас выставят. Возьми себя в руки. Это их работа.

Лео глубоко вздохнул и сел.

— Почему они не спросили меня…

Элени перенесли на металлический стол с желобами. Тело ее не гнется — как у манекена, плоть потеряла упругость и сдувшимся шариком свисает с костяка. Такое впечатление, что ей холодно.

Только великолепные волосы остались прежними.

Один из служителей принес поднос со стальными инструментами. Второй присоединил трубку к сосуду с какой-то химией.

Селеста встала.

— Не могу на это смотреть. Подожду в комнате для посетителей. И тебе лучше пойти со мной.

— Нет.

— Лео, пожалей ты себя.

— Я им не доверяю.

Селеста обреченно вздохнула и удалилась.

Служители обмыли и продезинфицировали тело, вставили затычки в рот, в нос, в уши. В задний проход и во влагалище.

Это чтобы бальзамирующая жидкость не вытекала, с трудом осознал потрясенный Лео. Каждое их прикосновение казалось ему надругательством над тем, что было между ним и ней. Он стиснул зубы, отвернулся, зажмурился.

Когда он отважился наконец повернуться и открыть глаза, ей уже удаляли внутренности. Мягкие органы окунали в формальдегид и возвращали обратно. Потом разрез зашили, в артерию на левой руке вонзили большой шприц, вскрыли в нужном месте вену и принялись закачивать внутрь формальдегид, пока из вены не перестала литься кровь.

Вот и все. Процесс разложения остановлен. Поруганный труп оставили в покое. Лео, шатаясь, подошел к двери и вывалился на улицу.

Его вырвало прямо на тротуар.

Как раз в тот момент, когда перед ним затормозил сверкающий синий «роллс-ройс» консула Греции.

В каждой новой стране они обязательно регистрировались в своих посольствах — безопасность прежде всего. Но в Эквадоре посольства Греции не оказалось — его не было ни в одном справочнике, о его существовании не знали ни в одной гостинице. Портье и горничные и грека-то живого никогда не видели — что уж говорить о простых обывателях. В Эквадоре Элени энергично занялась пропагандой всего греческого — от нее местные жители узнавали о греческих богах, Парфеноне, демократии, Сократе, Платоне и Аристотеле. А вот что случилось за две тысячи лет между эпохой Аристотеля и рождением Элени, увы, так и осталось для ее слушателей тайной.

В конце концов Элени удалось разыскать некую Марию Клеменсию Де Леон, состоятельную великосветскую даму лет пятидесяти, на которую были возложены обязанности консула. Госпожа консул как-то даже отдыхала в Греции — вот и весь ее контакт со страной. В жилах ее не было ни капли греческой крови, языка она не знала совсем — зато по-английски изъяснялась идеально. Ей даже не надо было отвечать по телефону, отвлекаться от своих адвокатских дел, этим за нее занялась многочисленная челядь, а для прочей дипломатической деятельности вполне хватало собственного фешенебельного особняка в Кито. Обязанности консула для Марии Клеменсии Де Леон были чем-то вроде модной побрякушки, этакой сумочки от Гуччи, придающей должный шарм, тем более что по статусу приходилось участвовать в раутах и пожимать благоухающие дорогими духами руки.

А тут вдруг ее почетная, полная блеска должность повернулась к ней своей малопривлекательной стороной: во время массажа лица ей принесли известие о смерти единственной гражданки Греции в Эквадоре.

Придется поработать, с ужасом поняла госпожа консул.

Лео выворачивало наизнанку. Элегантный шофер в фуражке вышел из «роллс-ройса», подобострастно и явно привычно изогнулся, распахивая заднюю дверь машины, подал руку. Из тьмы лимузина показалась ладонь (пальцы унизаны брильянтовыми кольцами), нога в белой туфельке, серая льняная юбка чуть ниже колена. Их обладательница неторопливо шагнула из машины и выпрямилась.

Костюм Марии Клеменсии безукоризненно облегал фигуру, сумочка идеально подобрана по цвету и фасону, кудрявые волосы зачесаны назад, на лице старательный макияж — глаза подведены, на веках тени. Ее изысканный образ полон блеска, словно старый фамильный дубовый стол, как следует надраенный слугами, и нелеп, будто черная икра на тарелке у бедняка-крестьянина.