Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

В ее темно-каштановых волосах, подстриженных по моде ровно до плеч, пробивалось несколько седых прядей. Она была подтянута и собрана, сразу видно — много ходит пешком, каждый день ездит на велосипеде или фанатично занимается йогой — для Кембриджа все это в порядке вещей. На смуглой, загорелой, кое-где покрытой веснушками шее, открытой вырезом в виде латинской буквы «V» кашемирового джемпера, висела тонкая золотая цепочка с крохотной розовой жемчужиной. Из-под стильных широких брюк виднелись аккуратные лодыжки, а маленькие ступни были обуты в новенькие черные кожаные туфли без каблуков. В своей простой и вместе с тем отнюдь не дешевой одежде она была по-деловому элегантна, излучала интеллект, живую энергию и независимость.

— Какого Исаака? — удивленно переспросила Клер.

— Ньютона, конечно, — ответила та с таким видом, будто считала, что всякий порядочный человек с отцом современной физики должен быть только на «ты», — Тридцать три года он преподавал в Тринити, и ни один источник ни слова не говорит о том, что на его лекциях бывали слушатели. Такое впечатление, что он читал их пустым стенам.

Она задумчиво помолчала.

— Хотя лично я сомневаюсь в том, что наука и религия в Италии эпохи Возрождения когда-нибудь будут иметь такое же влияние на человеческую мысль, как закон всемирного тяготения или открытие дифференциального исчисления.

— Я тоже в этом сомневаюсь, — сказала Клер.

Женщина сняла очки, аккуратно сложила их, поместила поверх журнала, и карие глаза ее остановились на лице Клер.

— А вам студенты когда-нибудь закидывали велосипед на дерево?

— Нет, — удивилась Клер.

У нее вообще никогда не было велосипеда. А здесь она скоро узнала, что пространство, включающее территорию старых колледжей и городской центр Кембриджа, где разрешалось передвигаться только пешком или на велосипеде, относительно небольшое и без особых хлопот можно добраться в любое место на своих двоих.

— A-а, — разочарованно протянула женщина — Ну что ж, у вас еще все впереди, — обнадеживающе добавила она.

Глаза ее слегка сузились.

— Вы меня, конечно, не помните?

— Извините. Там было столько народу…

— Нет нужды извиняться. Никто никогда не помнит, что происходит во время этих обедов. Уважаемые коллеги могут за ночь напиться так, что спустят линкор на воду и не заметят.

Она протянула руку.

— Элизабет Беннет, обществоведение, Британия, девятнадцатый век.

— Элизабет Беннет? — как эхо повторила Клер.

«Элизабет Беннет, ведь так звали героиню романа „Гордость и предубеждение“?» — хотела спросить она, но, к счастью, промолчала: и в самом деле, дико задавать столь очевидный и глупый вопрос. Но в интонации ее он все-таки, увы, прозвучал. По лицу Элизабет пробежала легкая тень досады. Она вздохнула и повертела в пальцах очки.

— Да, представьте себе. Элизабет Беннет, так звали героиню романа «Гордость и предубеждение». Если сейчас вы скажете, что она — ваш любимый литературный герой, я закричу. — Она покачала головой. — Возрождение интереса к Джейн Остин отравило мне последние пятнадцать лет жизни.

Ну как прикажете на это реагировать? Клер стояла будто оплеванная: не прошло и пяти минут, а она несколько раз ухитрилась сморозить глупость.

— А скажите, — спросила Элизабет, — чего в ней было больше, «гордости» или «предубеждения»?

— Предубеждения. Гордецом там был Дарси.

— Молодец.

Вдруг в профессорскую с шумом вошел человек и, быстро оглядевшись, направился прямо к ним.

— Послушай, Лиззи, ты получила мою записку? С кем это ты тут разговариваешь? — спросил он, с любопытством разглядывая Клер.

— Знакомься, наш новый преподаватель, — ответила Элизабет.

По ее лицу пробежала кислая гримаска, она водрузила очки на нос и снова открыла журнал.

— Она у нас замещает Эмили Скотт, пока та в декретном отпуске.

Он повернулся к Клер.

— Тысячу извинений. Если бы знал, что такая хорошенькая будет на обеде, обязательно пришел бы. Дерек Гудмен.

Он протянул ей руку.

Не назвал ни своего ученого звания, ни специальности, поскольку, наверное, был уверен, что не обязательно: и так все знают. Еще бы не знать, ведь перед ней стоял сам Дерек Гудмен, автор таких известных работ, как «Реформа и революция: корни британской демократии» и «Плаха: высшая мера наказания в Англии Тюдоров и Стюартов». Дерек Гудмен, одно из самых ярких светил исторического факультета Кембриджа, имеющий репутацию чуть ли не гения, в прошлом настоящий вундеркинд, который в возрасте двадцати пяти лет уже имел ученую степень кандидата наук. И теперь пишет первоклассные статьи и книги, посвященные истории Британии, причем с потрясающей быстротой, публикуется в лучших научных журналах, приглашается на самые авторитетные научные конференции.

Не в силах скрыть своего восхищения, Клер робко назвала свое имя. Пожимая ей руку, доктор Гудмен осторожно, хотя и довольно откровенно, ощупал ее взглядом с головы до ног… впрочем, большинство мужчин дальше этого не идут. Она подозревала, что Дерек Гудмен привык к тому, что ему это сходит с рук, ведь он не только блестящий ум, но и настоящий красавец. Кинозвезда, да и только. Короткие вьющиеся черные волосы эффектно контрастируют с гипнотическим взглядом синих глаз. Уверен в себе, обаятелен, высок ростом, а уж про сексуальную привлекательность и говорить нечего. Фотопортреты на суперобложках его книг просто великолепны, но и они ни в какое сравнение не идут с натурой. На тех, которые помнила Клер, он, должно быть, снят несколько лет назад. Теперь он уже постарше, ему лет тридцать шесть или тридцать семь, и лицо его, которое там казалось несколько слащавым, теперь приобрело выражение грубоватой мужественности, лишь подчеркиваемой модной нынче двухдневной небритостью, а также намотанным на шею поверх темно-синего блейзера полосатым шерстяным шарфом, один конец которого небрежно закинут через плечо на спину. А под блейзером белая форменная оксфордская рубашка, заправленная в довольно потертые, зато фирменные джинсы.

— Так значит вы американка, — сказал он, не скрывая восхищения, — Надо же, среди нас появилась американская красавица. И что теперь мы будем с вами делать?

Голубые глаза его озорно прищурились. Черт побери, кажется, у нее подкашиваются коленки.

— Попридержи язык, Дерек, — сказала Элизабет, не поднимая головы, — Она еще не знает, что ты самый бессовестный человек во всем Кембридже.

— Я тоже от вас без ума, доктор Беннет, — отпарировал он с сарказмом — похоже, ее замечание ни капли его не задело.

Он снова обернулся к Клер с таким видом, будто Элизабет не произносила ни слова — будто ее вообще здесь не было.

— Это вас я видел на прошлой неделе, когда вы переезжали? Подъезд «G» на Нью-корт?