Маленькая торговка спичками из Кабула - Мари Бурро

Я иду по опасной дорожке. Я лгу все больше и больше. Маленькая ложь стала для меня привычной. К примеру, я все время прячу в рукаве своего рабочего халата часть заработанных денег и не отдаю их маме. На эти деньги я могу купить себе поесть, когда мама наказывает меня и лишает завтрака. В последнее время это случается все чаще и чаще: она считает, что я работаю слишком медленно или что я плохо с ней разговариваю. Я знаю торговца, который ходит в окрестностях школы и продает картошку фри и содовую. Он всегда продает мне еду в долг, а я отдаю ему деньги, когда могу. Я не люблю приходить в школу голодная. У меня кружится голова, и я весь день не могу сконцентрироваться.

Еще я немного балую себя на деньги, оторванные от семейного бюджета. Покупаю себе всякие пустяки: ручки, тетрадки. Мне кажется, это заслуженное поощрение, чтобы был стимул работать дальше. Я сплю все меньше и меньше, а работаю все больше и больше. Поэтому и делаю все механически. Ни о чем не думая и не получая никакого удовольствия. В гостиной у меня есть свой собственный шкафчик, а в нем — зеркало. Я смотрю на свое лицо. Оно становится все более и более выразительным. Постепенно теряет свой детский овал. У меня черные круги под глазами и впалые щеки. У меня выпадают волосы, а ногти я почти все сгрызла. Думаю, все это — результат моих разочарований и страхов.

Сейчас мне кажется, что мы переживаем важный момент в истории Афганистана. С юга страны приходят печальные вести. А я думала, что все это в прошлом. Режим террора. Я думала, что мы выросли, что мы уже готовы к другой жизни. Но нет. На юге почти никто из афганцев больше не ходит в школу. Школы для девочек закрылись, некоторые из них сожгли талибы. В тех школах, которые не хотят закрываться, учителей грозят убить. Вчера в новостях рассказывали, что около десяти школьников были покалечены: их признали «восставшими» и облили кислотой. Чтобы стать одним из талибов, нужно подвергнуть кого-нибудь насилию. Эта мысль доводит меня до безумия. Я ничего не чувствую, кроме пустоты. Говорят, что история создается медленно. А в Афганистане она разрушается быстрее, чем создается. Как обидно!

Мой брат Фархад вернулся из Кандагара, города в пятистах километрах к югу от Кабула. Ему нужно было передать иностранцам какой-то сверток. Я точно не знаю, что там и как. Я никогда ничего не спрашиваю о том, что касается Фархада, стараюсь не быть слишком любопытной. Кандагар — это бывшая столица империи, основанная Александром Македонским. В 1990-е годы Кандагар стал вотчиной талибов и их верховного командира муллы Омара. С 2005 года повстанцы постепенно возвращают себе власть. От того, что Фархад рассказывает нам, вернувшись из Кандагара, меня охватывает ужас. Водители такси стали еще осторожнее и теперь отказываются ездить по дороге, ведущей из Кабула в Кандагар, после трех часов дня. В это время талибы обычно начинают свои операции. Вдоль дорог стоят обгоревшие грузовики международной помощи. Водители, обвиненные в сотрудничестве с иностранцами, были убиты. Даже Фархаду было страшно. Он не взял с собой ни одного доллара, ни одной вещи, которая могла бы послужить доказательством его контактов с иностранцами. Талибы ищут именно это. В автобусе он сел на заднее сиденье, одет он был как один из местных жителей: широкая туника, на голове — тюрбан. Он говорил нам, что всю дорогу молился, чтобы автобус не наткнулся на засаду повстанцев. Один из его попутчиков сказал, что в последнее время это случается все чаще и чаще:

— Они останавливают автобус, заходят в него и всех обыскивают. Иногда выводят из автобуса двух-трех человек. Те назад уже не возвращаются. В Кандагаре Фархаду нужно было попасть на улицу, переименованную в «дорогу террористов-смертников». Там почти каждые два дня случаются теракты. Мама очень боялась за Фархада.

Она все время молилась за него. Будучи суеверной, она даже гадала на чае. Если чайный лист падал в кипящую воду вертикально, то удача будет на нашей стороне. Не знаю, действительно ли существует такое поверье. Я думаю, что это скорее причуда моей матери. К счастью, лист упал вертикально. Это успокоило маму, пока Фархад не вернулся.

У меня редко бывает так, чтобы день удавался. То есть чтобы он прошел хорошо с утра до вечера. У меня всегда куча хлопот. Меня это уже не волнует, я привыкла. Плюс в том, что я умею наслаждаться удачными днями.

Дома с самого утра на редкость приятная атмосфера. Мама спала на первом этаже, рядом, прижавшись к ней, спали Билал, Шукрия и Самира. Электричество работало на удивление хорошо, особенно для этого времени суток. Вентилятор ни разу не останавливался: он ритмично вращался, производя легкий освежающий ветерок. Было прохладно и хорошо. Спокойно и мирно. Мы с Бассирой и Раисой бесшумно вышли из дома. Воздух на улице сладкий, в пять утра его уже пронизывает солнечный свет. Летом в Кабуле нормально себя чувствуешь всего несколько часов в день. Все остальное время на улице — как в духовке. Мы решили срезать и пройти через заросшую деревьями аллейку. Я люблю эту рощицу. В ней есть что-то изящное, непохожее на наш глиняный дом, рядом с которым она растет. Лабиринт улиц выводит нас прямо к автобусной остановке. На рынке мы купили продукты меньше чем за час. А налоговый инспектор даже пригласил нас попить чаю в его деревянной будке. Мы беседовали под звон падающих на пол монет. Это налог, который крестьяне платят за торговлю на рынке. Они просто просовывают руки в окно и кидают монеты. К полудню пол инспекторской будки весь усыпан монетами.

В этот же день я сделала удивительное открытие: земля круглая, как мячик. А я-то думала, что она плоская, как карта полушарий на стене в глубине нашего класса. После полудня я встретила француза, которого знаю уже шесть лет. Он вместе со своей женой работает в гуманитарной организации на Чикен-стрит. Кажется, они меня очень полюбили. Они не только давали мне деньги, но и покупали для меня продукты: сухое молоко и печенье — которые мы ели потом всей семьей. А еще дарили мне теплую одежду зимой. Я всегда буду помнить Жюли и Себастьяна. Они прожили здесь три года. И вдруг однажды наши случайные встречи прекратились. С иностранцами всегда так. Не нужно к ним привязываться, все равно они уедут из этой страны и оставят вас с вашими воспоминаниями. Себастьян вернулся на несколько недель. Я его сразу же узнала. Теперь он работает в Бразилии. Он показал мне на карте, где это, дал посмотреть несколько фотографий. Я не знала, что сказать. Мне даже спросить его было не о чем. Все было другим. Слишком другим. Это он мне объяснил, что земля круглая. Мне хочется в это верить. В какой-то мере меня это успокаивает. Если она круглая, значит, на ней нет никаких неровностей. Если она круглая, значит, на ней нет ни одного закутка, где можно потеряться. Если земля действительно круглая, значит, Афганистан, как любое другое место, может быть ее центром. Это открытие ставит все на свои места.

Я только что шла по улице мясников. Там был какой-то беспорядок. Такси везло в багажнике мертвого пассажира: быка весом, наверное, с тонну, который только что рухнул посреди тротуара. Сделав надрезы длинными ножами, мясники начали стягивать кожу с еще испускающей пар туши. Потом на деревянной колоде прямо на улице разрезали мясо и разделили его. Бык превратился в куски мяса, подвешенные на металлических крюках в десятке мясных лавок на одной маленькой улочке. Я не очень хорошо понимаю, что такое конкуренция. Когда я продаю, я стараюсь выделиться. Это совсем другое, ведь я делаю услугу, почти личную. Я говорю комплименты, я ношу сумки, когда нужно, я ловлю такси. Эта улица мясников — образ Афганистана. Здесь царит веселый беспорядок, дополненный бездействием, которое меня огорчает. Ничто не разрушается, ничто не создается, все трансформируется. У меня такое чувство, что мы живем в пустоте. Ни изменений. Ни перемен. Мы ждем. Мы и есть этот бык, тяжелый и пассивный, который позволил разрезать себя на части прямо посреди улицы. Это как в рыбных лавках. Их у нас немного, потому что в них продают только речную рыбу. Верите вы мне или нет, но все рыбные лавки выставляют одну и ту же рыбу на одних и тех же подставках из полистирола. Будто натюрморты. Все рыбы лежат головой вверх, немного наискось, с наклоном вправо, на одинаковом расстоянии друг от друга. Это система. Никто даже и не задумывается о том, что их можно положить головой вниз или с наклоном влево. Так положено, поэтому так делают и не задают себе лишних вопросов. Я улыбаюсь, когда вижу эти прилавки, здесь царит гармония. Кажется, только рыбные лавки решаются противостоять царящему кругом беспорядку.