Карающий ангел - Елена Ярошенко

Днем у нас обедал поэт Варсонофий, пребывавший в мрачном отчаянии, как непризнанный гений. Утром он посетил модное поэтическое издательство «Мусагет», недавно открывшееся на Пречистенском бульваре, рассчитывая, что его творения будут встречены на ура коллегами по перу. Там, где издают Белого и Блока, не должны пройти равнодушно мимо поэзии Варсонофия Десницына!

Но в издательстве случилось страшное… Кто-то из литературных редакторов, бегло, по диагонали просмотрев тетради с лучшими стихами Десницына, отозвался о них крайне уничижительно. По словам поэта, ему «плюнули в душу».

Соня принес свою оплеванную московскими издателями душу к нам, рассчитывая на сочувствие. Вероятно, мы с Марусей должны были внушать ему что-нибудь оптимистическое — например, что современники никогда не понимают поэтов и только смерть гения откроет всю глубину его творчества людям…

Сердобольная Маруся уже подбирала слова утешения, в моей же черствой душе их не нашлось.

— Почему вы все время молчите, мадам Ростовцева? Вы такая умная женщина, посоветуйте мне что-нибудь, скажите, что вы думаете, я ведь гибну, — взывал ко мне Десницын, склонившись над тарелкой с мясом (горе совершенно не повлияло на его аппетит).

— Ну что вам сказать, Варсонофий? В случаях, когда таланта нет, чрезвычайно полезна преждевременная насильственная смерть…

Десницын затрепетал над недоеденным ростбифом.

— Леля, ты просто сама вежливость, — с укором заметила Маруся. — А что такое мусагет? Какое-то странное слово…

Моя тактичная подруга попыталась придать беседе более светский тон.

— О, я слышу в этом слове восточные ноты, — встрепенулся Соня. — Звон ятаганов, всадники в чалмах…

— Простите, голубчик, но это всего лишь прозвище Аполлона. В древнегреческой мифологии Мусагет — предводитель муз. А если вам нужно какое-нибудь слово с восточным колоритом, могу предложить газават.

Вечером мы получили первые сведения о действиях наших соратников. Художник, взявшийся преследовать «шляпу», потерял его в ходе слежки. Вероятно, тот заметил Щербинина (слишком уж ярок был художник и, конечно же, выделялся в толпе) и поспешил скрыться. Единственное, что смог заметить Андрей, хотя и видел «шляпу» преимущественно со спины, — что тот отличается редкостным уродством.

Откуда взялся этот Квазимодо — осталось загадкой. Что ж, я заранее предполагала, что от творческой личности помощь в практических делах будет небольшой, но излишняя придирчивость никогда не входила в список моих главных грехов.

Мадам Здравомыслова также потерпела фиаско, попытавшись пробиться на прием к почтенному эскулапу, лечившему Терскую-старшую. Кредитоспособность бедной вдовы была хорошо известна московскому обществу, и врач такой пациенткой побрезговал. Варваре Филипповне дали понять, что пациенты буквально рвут доктора Шёненберга на части, каждая минута у него расписана на полгода вперед и госпоже Здравомысловой лучше обратиться к другому врачу.

Придется и это дело брать на себя. Моя кредитоспособность, с тех пор как я обошла вокруг аналоя со своим вторым мужем, купцом первой гильдии Лиховеевым, не является секретом для любителей поклоняться золотому тельцу. Нужно заманить доктора в мой дом, а тут уж я заставлю его выложить все начистоту, даже если он вынудит меня применить к нему китайские пытки…

Жаль, что я не слеплена по образу и подобию Жанны д'Арк, чтобы, воюя за правое дело, скакать в доспехах на белом коне во главе войск. Она ведь тоже воевала в каком-то смысле за чужое наследство (в виде французского престола), намереваясь вернуть его законному претенденту.

И вот пришло новое утро — еще одно утро войны, объявленной нами неправедно разбогатевшему Мишелю Хорватову. К оружию, господа!

За утренним кофе мы с Марусей позволили себе просмотреть свежие газеты. Нельзя, прикрываясь изматывающими антихорватовскими военными действиями, совершенно отвлечься от мировых новостей. Я увлеклась чтением финансового отчета о ценных бумагах, автору которого было не чуждо остроумие, сквозившее даже в подборе сухих статистических данных, а Маруся с интересом просматривала раздел «Происшествия»…

Вдруг пронзительный крик моей подруги, переходящий в нечеловечески высокий визг, огласил столовую. Из перевернутой Марусиной чашки горячий кофе стекал ей на колени, и сперва я решила, что она обожглась и кричит от боли. В качестве первой неотложной помощи я опрокинула на колени Маруси молочник с холодными сливками. Жирное сливочное пятно растеклось по шелковому халату как раз поверх кофейного.

Маруся продолжала кричать. Прислуга, включая пришедшую за бельем прачку, сбежалась на голос моей гостьи и растерянно толпилась в дверях, задавая разные дурацкие вопросы, высказывая пожелания и советы и добавляя свою долю шума в общую какофонию.

— А ну тихо! — властно прикрикнула я на прислугу и плеснула подруге в лицо минеральной водой.

По моим представлениям, такое радикальное средство должно было принести пользу. Маруся, мокрая с головы до ног, наконец замолчала.

— Возьми себя в руки, — мой тон был строгим, я где-то слышала, что в моменты истерики только это и помогает. Говорят, еще очень неплохо дать истеричке пощечину, но мне было жалко Марусю, у нее ведь это не хроническое. — Говори, что случилось и почему ты так безобразно орешь!

— Прости, Лелечка, я не сдержалась, — кроме капель минеральной воды, по Марусиным щекам потекли и слезы. — Вот, смотри!

И она протянула мне намокший газетный лист, расползающийся под пальцами.

— Читай! Читай, Леля, читай!

— «Наш французский корреспондент сообщает из Парижа…»

— Да нет, внизу в отделе «Происшествия», в средней колонке!

— «Бандитский налет на контору нотариуса. Вчера вечером было совершено вооруженное нападение на нотариальную контору господина Вишнякова в Штатном переулке близ Смоленского бульвара… — Мне тоже захотелось громко закричать, но я взяла себя в руки и дрожащим голосом продолжила чтение. — Труп владельца конторы был обнаружен…»

Отшвырнув газету, я позвала:

— Шура!

Мой зов все-таки получился похожим на крик. Горничная отделилась от стайки слуг, продолжавших толпиться в дверях, и робко подошла ко мне.

— Помоги мадемуазель Мари привести себя в порядок. И мне приготовь одежду для выхода. Нам срочно нужно в город. Если без нас придут визитеры, особенно если это будут господа Здравомысловы или Щербинин, пусть оставят письменные сообщения. Положи бумагу и карандаши в прихожей. Если кто-то из них пожелает нас дождаться, пусть ждут, но я не знаю, когда мы будем. Все. Одеваться!

Горничная Шура и бывшая камеристка, а ныне личный секретарь Маруси, Евгения, увели мою заплаканную подругу. У меня была пара минут, чтобы допить остывший кофе и подумать о тщетности всего земного.

Пока мы с Марусей одевались, кто-то из слуг успел поймать извозчика, и, спустившись вниз, мы смогли сразу же устроиться в поданной к подъезду пролетке и попросили возницу трогать. Обернувшись назад, я заметила, что следом за нами двинулась целая процессия — непосредственно за нашей пролеткой в открытом ландо катил «шляпа», приодевшийся, видимо в целях маскировки, несмотря на теплую погоду, в клетчатую крылатку, а в хвосте обоза трусила еще одна лошадка, впряженная в облезлую коляску. В коляске, прикрывшись сложенным мольбертом, сидел некто, и мне не составило большого труда угадать, кто именно.