Расколотый разум - Элис Лаплант

Адвокат садится справа от меня, дочь (племянница) – слева. Она не убирает руку с моего плеча. Блондинка остается у двери, отмахнувшись от мужчины, жестом предложившего ей присесть.

– Где вы были шестнадцатого и семнадцатого февраля?

– Я не помню.

Вмешивается мой защитник.

– Ее спрашивали об этом множество раз. Она ответила, как могла. Как вам известно, у доктора Уайт деменция. Она не сможет ответить на многие ваши вопросы.

– Понятно. Когда вы в последний раз использовали свой скальпель?

– Не знаю. Какое-то время назад.

– Вы были хирургом-ортопедом, так ведь?

– Да, верно. Одной из лучших.

Мужчина позволяет себе улыбнуться.

– И вы специализировались на кистях?

– Да, хирургия кисти.

– Что вы здесь видите? – Он протягивает мне несколько фотографий, я их изучаю.

Кисть взрослого. Женская. Среднего размера. Большой палец – единственный из оставшихся. Другие отделены в суставе между головкой пястной кости и проксимальной фалангой.

– Как бы вы охарактеризовали срезы?

– Аккуратные. Но не прижженные. Судя по количеству свернувшейся крови, сделано не по протоколу. Но, видимо, это работа профессионала.

– Какой, по-вашему, инструмент здесь использовали?

– Невозможно определить по этим фотографиям. Лично я бы использовала лезвие номер десять для ампутации, но здесь надрезы были сделаны не из терапевтических соображений.

– А тут есть лезвие номер десять? – Он указал на пакеты.

– Разумеется.

– Почему «разумеется»?

– Потому что это самое подходящее лезвие для самых распространенных хирургических процедур. Всегда нужно иметь одно про запас.

– Вы же знаете, чьи это фотографии? Чья это рука?

Я смотрю на адвоката. Качаю головой.

– Аманды О’Тул.

– Аманды?

– Именно так.

– Моей Аманды?

– Да.

Я лишилась дара речи. Я смотрю на девушку, что все еще обнимает меня. Она кивает.

– Кто мог сделать такое?

– Это мы и пытаемся выяснить.

– Где она? Я должна увидеть ее. У вас есть пальцы? Их можно пришить, раз срезы такие аккуратные.

– Боюсь, что не получится.

Стены начали сдвигаться. Откуда-то я знала, что он собирается сказать. Эти фотографии. Этот участок. Адвокат. Моя рукоятка скальпеля. Лезвия. Аманда. Я закрываю глаза.

Моя дочь (племянница) вмешивается:

– Сколько еще раз вы будете с ней это делать? Где же предел вашей жестокости?

– У нас нет выбора. Когда детектив Лутон нашла скальпель, у нас не осталось выбора.

– Вы имеете в виду, когда моя мать вручила вам скальпель? Стала бы она это делать, если бы была виновна?

– Может быть. Если сама не помнит, что сделала. – Он повернулся ко мне: – Вы убили Аманду О’Тул?

Я не отвечаю. Не отрываясь, смотрю на свои руки. Целые и не перепачканные кровью.

– Доктор Уайт, сосредоточьтесь: это вы убили Аманду О’Тул, а затем отрезали ей четыре пальца?

– Я не помню, – говорю я ему. – Но эти картинки делают мне больно.

Мужчина пристально смотрит на меня. Я отвечаю на его взгляд и качаю головой:

– Нет. Нет. Конечно, нет.

– Вы уверены? В какую-ту секунду мне показалось…

– Моя клиентка ответила. Не изводите ее. Она нездорова.

Один из оставшихся полицейских, тот, что пониже и посветлее, он еще пил энергетик, вмешивается:

– Странно, что что-то она знает, а что-то – нет.

– Такова природа ее болезни, – говорит девушка, сидящая рядом со мной. – Темные и светлые полосы.

– Я просто говорю, что мне показалось, что она что-то вспомнила.

Он поворачивается ко мне.

– Что-нибудь. Хоть что-нибудь еще приходит вам на ум?

Трясу головой. Смотрю прямо перед собой, не поднимая на него глаз. Кладу вспотевшие ладони на колени, под стол.

Мой адвокат встает:

– Вы выдвинете обвинение моему клиенту?

Первый мужчина с сомнением говорит:

– Нам нужно еще кое-что проверить.

Мне не нравится, как девушка и адвокат посмотрели друг на друга. Мы встаем, один из мужчин подает мне пальто. Я ищу блондинку, но она уже ушла.

* * *

Из моего блокнота. Странный почерк с необычным наклоном. Запись датирована 8 января и подписана Амандой О’Тул.

Я заскочила поздороваться. Дженнифер, ты, кажется, держишься молодцом. Ты меня узнала. Вспомнила о моей операции на колене, которая была прошлой осенью, и то, что этой весной я собиралась выставить кашпо с томатами на задний двор, где всегда солнечно. Но выглядишь ты неважно. Похудела и вокруг глаз темные круги. Меня страшно бесит, что я тебя вот так теряю, подруга.

Но сегодня у меня нет повода для жалоб. Мы сидели в гостиной и говорили в основном о наших мужчинах: Питере, Джеймсе и Марке. Ты не вспомнила, что и Питера, и Джеймса уже нет рядом. Один в Калифорнии, а другой – в мире, что много лучше или же гораздо хуже нашего.

Питеру нравится Калифорния. Он частенько пишет мне по электронной почте. Спрашивает о тебе. После сорока лет брака не так-то просто сжечь все мосты. Питер и поиск жизненной философии. Жить в трейлере посреди пустыни Мохаве с молоденькой девчушкой, повернутой на оккультизме. Люди спрашивают, как я это выношу. Им кажется, что он меня бросил.

«Дом не кажется пустым?» – спрашивают они. Ну, вообще-то, он всегда таким был, нас же было всего двое в этой громадине. Может, когда ты продашь свой дом и переедешь, я тоже перееду. Больше ничто не держит меня на этой улице.

Ты говорила о том, что тебя беспокоит Марк. Он унаследовал слишком много плохих черт Джеймса, и ни одной – хорошей.

Тут я с тобой не согласна. У Марка есть уязвимое место, которое может его спасти. Это его пугает. Джеймс никогда не признавал слабостей. Крайне самонадеянный до самого конца. Жизнь рядом с таким человеком может изрядно поколебать уверенность в себе, твой муж ведь никогда не сомневался в своих силах.

Но такая самоуверенность таит в себе опасность. Если ты пойдешь за таким лидером, а он оступится, тебе тоже достанется. Он потопит вас обоих. Здоровый скепсис очень даже неплох, а для брака даже необходим. Возможность иногда дать отпор. Ты так никогда не могла.

Послушай меня, мой брак без следа испарился после сорока лет вместе. Разве не должно это было быть болезненно, вызывать хоть какие-то эмоции? Должно. Должен был остаться хоть какой-то осадок. Что-то не так со мной и с Питером, раз все было так легко, раз все закончилось так просто.