Снежная роза - Валерия Вербинина

Нельзя сказать, что Буало не думал о том, что бродяга может воспользоваться моментом и запросто скрыться в толпе. С точки зрения логики это было вполне возможно, но инстинкт полицейского, на который комиссар привык полагаться не меньше, чем на свои пять чувств, упорно нашептывал ему, что Жюльен Робишо никуда не денется. И в самом деле, они благополучно добрались до кафе, сели, и комиссар попросил принести два кофе с круассанами.

– Я ведь вам уже все сказал, – внезапно проговорил Робишо, держа чашку обеими руками, словно в ней было что-то взрывоопасное. – Точнее, вашему инспектору. Мне добавить нечего.

– Я разве тебя о чем-то спрашиваю? – пожал плечами комиссар. – Мне только вот что странно. Ты не похож на человека пропащего. Я понимаю, сейчас трудновато найти работу, но почему бы не попробовать? Ты же был когда-то шофером, насколько я понял.

– Был.

– И что?

– Да ничего. Я не могу, как все.

– Что не можешь?

– Жить.

– То есть тебя вроде как тянет к бродяжничеству?

– Нет. В том, чтобы быть нищим без крова над головой, ничего хорошего нет.

– Кстати, а почему ты стал нищим? Я так понял, твоя семья…

Лицо Жюльена исказилось. Он поставил чашку на блюдце таким резким жестом, что часть кофе выплеснулась через край.

– Я вам могу рассказать про семью, если хотите, – заговорил он быстрым, срывающимся голосом. – Мой отец умер в 1913-м. У меня остались мать, два брата и три сестры. Однажды – это было во время войны – мать послала меня за хлебом. Я отсутствовал, наверное, с четверть часа, но когда я вернулся домой, то увидел только груду камней. Немецкий снаряд попал прямо в наш дом, и все, кто находился внутри, погибли. Мне потом многие говорили – война, жертвы, не я один пострадал. Но я до сих пор пытаюсь понять, почему тот снаряд должен был упасть именно на наш дом… И почему меня там не оказалось. Почему мне должно было повезти, а им нет. И эта мысль сводит меня с ума.

Комиссар подумал, что можно сказать в такой ситуации, но предпочел промолчать. Никакие слова тут явно помочь не могли.

– Иногда я вижу во сне, – продолжал Жюльен, – как мои сестры стали взрослыми и выходят замуж, или как кто-нибудь из братьев убегает в школу. У них у всех могла быть своя жизнь, у каждого из них. А вместо этого они легли на одном кладбище, и всем плевать, что они вообще когда-то существовали.

– А ты не думал, что они хотели бы, чтобы ты жил за них всех? Нормальной, полноценной жизнью, и чтобы у тебя было все, чего их лишила судьба?

Не отвечая, Жюльен вяло доел свой рогалик.

– Давайте лучше вернемся, и вы будете меня допрашивать, – неожиданно предложил он.

– Уже? Ну, как хочешь.

Комиссар расплатился, и они ушли, но на обратном пути их ожидал сюрприз: киоскерша вывешивала на газетном киоске новые номера журналов, и на обложке одного из изданий Буало узнал графиню Натали. Она томно изогнулась, кутаясь в меховой палантин, и в выражении ее глаз было что-то завораживающее, кошачье, отчего Жюльен Робишо остановился как вкопанный.

– Ух, какая красотка! – вырвалось у него.

– Ты ее знаешь?

– Смеетесь?

Буало так и подмывало сказать, что перчатки этой красотки лежали в машине, которую бродяга нашел на берегу Сены, но комиссар сдержался. Вдвоем с Робишо они дошли до дворца правосудия и поднялись на второй этаж. Консьерж в стеклянной клетке проводил их озадаченным взглядом.

В кабинете комиссар забросал бродягу вопросами о ночи, которую Жюльен провел под мостом. Буало интересовало, не упустил ли чего-нибудь Лебре и не вздумал ли свидетель что-нибудь от них скрывать.

– Когда тело бросили в воду, ты проснулся?

– Получается, так.

– А потом снова заснул? До того как заснуть, ты ничего больше не слышал?

– Кажется, нет.

– Хлопанье дверцы, шум мотора, звук шагов – ничего такого не припомнишь?

Робишо задумался.

– Нет. Хотя да, но вряд ли вам это пригодится. Лягушки переполошились и квакали как сумасшедшие. Вот их кваканье я помню.

Таким образом, разговор с бродягой не прибавил к известным Буало фактам ничего нового. Робишо увели в камеру, и комиссар мрачно задумался, катая по столу монету.

«Дело о бонвиване, который плохо кончил… Что его погубило? Самоуверенность? Симона его ревновала? Откуда она взяла оружие? Почему убийство произошло именно в этот день? Он собирался ее бросить? У нее не выдержали нервы? Почему она убила его, а не графиню – если дело действительно в ней? Допустим, он приехал на виллу, они поругались, убийство… Симона затаскивает тело на заднее сиденье машины, прикрывает пледом, берет с собой цепи, потому что собирается утопить труп в Сене… Э, нет. Слишком уж предусмотрительно для ревнивой бабы. Тогда что? Преднамеренное убийство? Почему? Почему?»

«Я ничего не знаю о Симоне, – подумал он в следующее мгновение. – Неизвестная величина. Так не годится».

Он снял трубку, набрал номер.

– Алло! Комиссар Буало говорит. Дай мне бригадира Шапеля… Алло, Шапель? Среди вещей Франсуазы Дюфур есть какие-нибудь письма, личные бумаги? Да, фотографии тоже нужны. Да, заберите все это и приобщите к уликам.

Повесив трубку, комиссар поглядел на часы.

«Успею на бульвар Капуцинов или нет? А, была не была…»

Он и сам не смог бы объяснить, почему ему вдруг взбрела в голову мысль нанести визит бывшей любовнице графа, мадам Биссон. Впрочем, по опыту Буало знал, что женщина, которая жила с мужчиной много лет, может рассказать немало любопытного не только о нем самом, но и обо всех, с кем он каким-либо образом соприкасался.

«К тому же, если мадам Биссон получила отставку, ее ничто не будет сдерживать…»

Мадам Биссон оказалась стройной брюнеткой лет тридцати пяти, которые при ближайшем рассмотрении плавно перемещались куда-то ближе к сорока пяти. Она явно следила за собой, подкрашивала волосы и одевалась очень обдуманно, но ее светлые глаза комиссару не понравились. Он сказал себе, что дама с бульвара Капуцинов смотрит как провинциальная бандерша. Мебель в гостиной мадам Биссон была старинная, добротная, красного дерева, обивка и шторы на окнах – приглушенных темных цветов.

– Я прочитала в газетах об исчезновении Мориса, – непринужденно заговорила мадам Биссон после того, как пригласила комиссара садиться. Сама она опустилась в кресло, закинула ногу на ногу и, потянувшись за мундштуком, вставила в него папиросу. Колени у нее были безупречной формы, и, зная об этом, она не упускала случая выставить их напоказ. – Вы курите, комиссар? Можете курить, не стесняйтесь… – Щелкнув дорогой зажигалкой, она зажгла папиросу и с наслаждением затянулась. – Честно говоря, мне даже было любопытно, догадается ли полиция меня навестить. Не то чтобы я знала что-то особенное, но…