Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки - Мортен А. Стрёкснес

Тут с морем делается что-то неладное. Вода впереди лодки, метров на двадцать от того места, где скрылся кит, вскипает мелкой-мелкой рябью, словно дали сильный ток. Кашалот идет прямиком на нас. Я гляжу на Хуго, в глазах моих, должно быть, читается ужас. Похоже, он тоже оценил ситуацию: держит руку на газу и понемногу подает в сторону от потока чистой энергии, надвигающегося на нас.

Внезапно рябь пропадает и море вновь превращается в безмятежную гладь, отливающую хромовой синевой.

Поймать гренландскую акулу, говорите? После свидания с кашалотом любая охота, как бы она ни повернулась, едва ли покажется нам страшней самой заурядной рыбалки.

И мы тотчас приступаем к ловле акулы, поскольку оказались примерно там, где хотели попытать счастья. После того как мы изучили взятые с собой морские карты и обозначили район лова треугольником по трем ориентирам (Маяк на о. Скрова, каменное урочище на крайнем островке и утес Стейбергет в оконечности Хеллдалсисена на другой стороне фьорда), я начинаю протыкать кули, наполненные кишками, почками, печенкой, хрящами, мослами, костями, жиром, обрезками, мушиными яйцами и личинками. При этом меня неудержимо рвет. Хуго, даром что он лишен способности блевать, тоже, кажется, вот-вот стошнит. Кидаю за борт четыре из пяти кулей. Низ каждого из них заполнен тяжелыми камнями, которые быстро утягивают кули на дно. В пятый мешок мы сложили куски пожирней – они пойдут на наживку.

Глубина в этом месте не меньше трехсот метров. В местных хрониках я прочел, что, прикормив акулу, рыбаки тотчас уходят и возвращаются ловить только на следующий день. Мы поступим так же, хотя в том и нет особой нужды. Если в радиусе пяти морских миль окажется гренландская акула, она непременно учует лакомства, разбросанные для нее на дне, это просто вопрос времени. Подобно другим акулам, гренландец обладает “стереонюхом”, благодаря которому может с высокой точностью вычислить местонахождение добычи. В районе Скровы даже в тихую погоду всегда сильное течение. Морской поток распространяет запахи так же эффективно, как ветер на суше. Так гласит наша теория. Вот завтра и проверим, верна ли она.

Лов гренландской акулы возобновился в годы Первой мировой войны. Обнищавшее население не брезговало ее мясом, а из акульей печени добывало жир для заправки масляных ламп, употребления в медицинских целях и прочего. Йохан Норман, прадед Хуго, с сыновьями Свейном, Хагбартом и Сверре первым в округе наладил производство акульего масла. Иными словами, тяга к акульему промыслу у Хуго в крови. Кому как не ему возрождать традиции теперь, спустя полвека после того, как акул перестали ловить.

Мы почти вплотную подходим к Скровскому маяку, стоящему на небольшом скалистом островке, а море вокруг тем временем вскипает от нового косяка селедки. Рыбы прыгают вокруг лодки, сверкая серебряными боками. Море в этом месте не ведает покоя, если когда и можно назвать его спокойным, то сегодня тот самый день. Едва заметные волны набегают на пологие берега, не шумят и не плещутся. Море раскинулось вальяжно, словно тугое желе.

У островка, который местные жители прозвали Китовыми холмами – Квальхёгда, закидываем обычную донку. Свинцовое грузило опускается ко дну по замысловатой траектории – рыбы сбивают его с пути. Выше других плавает сельдь, питаясь планктонным рачком – финнмаркским калянусом (Calanus finmarchicus). Под сельдью расположилась сайда, тоже любительница калянуса. Ниже сельди, планктона и сайды ходит крупная рыба. Палтус берется на нашу сайду, но, к нашему огорчению, сходит с крючка, содрав шкуру с несчастного живца.

Зайдя в небольшой пролив между Сальтверёйем и Скарвсуннёйем, оглядываемся на Скрову, которая в действительности являет собой не остров, а гряду островов и утесов. Веками рыбацкий поселок на Скрове был сердцем местного рыболовства и китового промысла. Объясняется это географическим положением и топографией острова, который, находясь посреди рыбных заводей и китовых угодий Вест-фьорда, имеет удобную, защищенную бухту.

В наши дни на Скрове живет чуть больше сотни человек. Рыбные заводы по большей части простаивают за исключением рыболовного сезона, который у нас зовут лофотенской путиной; зато на острове есть цех по разделке лосося. А еще по весне на остров свозят практически всего полосатика, добытого в Вест-фьорде, – на фабрику “Эллингсен Сифуд”, где есть современное оборудование.

Бухта на острове Скрова создана самой природой: она представляет собой достаточно широкий и длинный залив с надежно защищенным входом. Плотная застройка на Хеймскрове придает острову какой-то интимный и деревенский вид, редко встречающийся в здешних северных краях. Там, где места побольше, например на берегах фьордов, северные норвежцы обыкновенно строились далеко друг от друга, предусмотрительно оставляя зазор для скромных угодий: поля, пастбища, хлева, а если получится, еще и для дальнего выгона, а также для лодочного сарая у воды. На Скрове с пустырями беда, и потому дома в основном либо тесно жмутся друг к другу в самом рыбацком поселке, либо облепили все островки окрест.

Остров всегда утопает в свете моря (с мая по сентябрь сутки напролет), и когда наша моторка с шипением влетает в залив, первым перед нами встает Осъюргорден. Постройка на сваях, вбитых вкруг островка Рисхольмен, с трех сторон окружена водой и естественной красотой своей привлекает взор всякого входящего в залив. В эту пору Осъюрдгорден круглосуточно залит солнечным светом. Такое ощущение, будто он ворочается вслед за солнцем.

Во время прошлого визита мне казалось, что дом вот-вот рухнет в море. Мостки и сваи, десятками лет не знавшие ухода, гнили себе, приближая постройку к критической черте. Осъюргорден пустовал с восьмидесятых годов XX века, когда пришло в упадок рыболовное хозяйство. Так он и стоял заброшенный, пока не достался по наследству Метте и Хуго.

Сегодня тут пахнет свежими досками и олифой. Мостки-то все новехонькие, на загляденье. Сваи-то под мостками и домом осиновые, этому дереву морская вода нипочем. Каркас жилого дома обшили дополнительными панелями, выкрашенными в белый цвет – теперь дом видно за несколько километров. На заднем плане из моря торчат черные зубцы Лиллемоллы. Немудрено, что художник Кристиан Круг долго не решался открыть мольберт посреди этакого благолепия. Когда врач поинтересовался причинами душевного расстройства у другого норвежского художника, Ларса Хертервига (1830–1902), тот ответил, что “перелюбовался местными пейзажами под слишком сильным солнечным светом” и “извёлся из-за отсутствия приличных красок”, которыми можно было бы точно передать красоту этих мест[30].

На втором этаже одного из основных зданий, в двухкомнатной квартирке, отведенной для рабочих рыбозавода в семидесятых годах прошлого века, теперь живут Хуго с Метте. Таких клетушек здесь несколько, а в остальном дом состоит из открытых просторных комнат. Комнаты забиты сетями, канатами, катушками – словом, всем тем, без чего не обойдется рыбацкая лодка, рыбный завод и жиротопка. На крышах обоих домов устроены люкарны с большими двойными дверями, позволяющие поднимать грузы с лодок прямо в дом.