Любовь без обмана - Мередит Дьюран

Фин опустил руку, чтобы рассмотреть этого человека. Они были очень близки во время учебы, связанные той особой дружбой, которая возможна только между совершенно разными людьми. Санберну нравилось попадать в истории, Фин предпочитал компромиссы. Санберн швырял деньги на ветер, Фин полагал, что лучше их не иметь, чем тратить таким образом. Это с семьей Санберна он проводил каникулы во время учебы в университете. "Мы братья во всем, что имеет значение", — говаривал Санберн. Круги у него под глазами говорили о разгульной жизни, но сравнивать его со Стивеном Гренвиллом было бы… нелояльно. Нечестно.

Санберн принял его разглядывание за сомнение.

— Будет весело, — сказал он.

— Хорошо.

Ему хотелось, вероятно, иметь возможность опровергнуть склонность к сравнению, прежде чем она пустила корни у него в мозгу.

— Блеск. — Виконт убрал фляжку в карман. — Я предрекаю повторение победы в Креморне[7] . Ты в том году заработал кругленькую сумму.

На деньги, одолженные ему Санберном. Он тогда был вдрызг пьян и решил сделать ставку. Но тогда он считал, что готовится к армии, где настоящие мужчины пьют так же крепко, как его отец, но умудряются проснуться на рассвете, чтобы устремиться к благородному концу. Теперь это все казалось таким далеким. Если Санберн ждет повторения, то будет разочарован.

— Дай мне четверть часа.

Санберн изобразил насмешливый поклон.

— Я подожду снаружи. Плебс, не сомневаюсь, рвет мой экипаж на части.

Когда дверь за ним закрылась, заговорил Фретгус:

— Сэр. — Он стоял в изножье кровати. — Еще одно письмо от мистера Ридленда.

Фин уже готов был встать с постели. Но теперь, фыркнув, снова сел.

— Я бы н-не стал сообщать вам, но его человек настаивает, говорит, что письмо срочное.

Ридленд жил неподалеку. Вниз по улице, напротив Гайд-парка, самое большее минут десять пешком. В те разы, когда Фин входил в комнату и заставал его там, Ридленд сразу уходил. В прошлом месяце этот человек ушел с чая, который давали в честь премьер-министра. Он был настоящим ублюдком, но Фин знал его слабости.

Если Ридленд настаивает, значит, на то есть причина.

— Н-надеюсь, я правильно поступил. — Его нос покраснел. — Мне сжечь письмо?

Возможно, до Ридленда дошли слухи о его встречах с секретарями колониального и индийского офисов. Может, он пишет в защиту своего дела. Вот было бы забавно. Такая возможность терзала бы его, подумал Фин. "Я могу вставить это письмо в рамку и по ночам произносить перед ним тост".

Он протянул руку. Записка была тщательно запечатана. Дорогая бумага. Теперь Ридленд пользуется дорогой бумагой, мягкой, как щека младенца, не теми клочками, которые имел обыкновение посылать ему на фронт. Указания, нацарапанные на коричневой оберточной бумаге, вроде той, в которой носят домой рыбу с рынка. Вот чего стоит твоя жизнь в итоге: такое скрытое значение имели эти записки.

У него не было выбора, приходилось их читать. Вначале военная присяга вынуждала его подчиняться. Постепенно, на примере своих неудачливых ровесников, он узнал, в чем более важная, хоть и не официальная причина такого послушания: Ридленд наказывал перебежчиков без раздумий. Если бы Фин предпочел исчезнуть, цену заплатили бы другие: случайные знакомые, старые товарищи, возможно, даже пожилой человек, который считал себя другом Ридленда и наставником Фина.

Фину пришло на ум, что все проблемы может решить одна пуля. Но грандиозная сеть, сплетенная Ридлендом, поддерживала множество жизней, одни менее, другие более виновные. Умри этот ублюдок, пострадают многие.

Десяток лет потом Фин не находил выхода. Записки Ридленда нужно открывать. Их нужно учитывать.

Впрочем, теперь уже нет. Титул уничтожил все преимущества Ридленда. Простого солдата-пехотинца можно игнорировать, но всякий раз, как граф шепчет в уши правительства слова озабоченности, в сети Ридленда рвется еще одна нить, А Фин с некоторого времени нашептал уже довольно много.

Да, подумал он и почувствовал, как его губы растянулись в улыбке. Если Ридленд пишет, значит, у него есть серьезная причина.

Фин скомкал письмо и швырнул на пол.

— Сожги его, — спокойно сказал Фин, встал и пошел за газетой.

Камердинер ринулся вперед, схватил газету.

— Позвольте мне, милорд.

— Нет.

Фретгус склонил голову и отступил в сторону. Ради Бога.

— Спасибо, — сказал Фин, но потом пожалел об этом — когда Фретгус спешил повернуться и поклониться, он умудрился прищемить плечо в приоткрытой дверце гардероба.

Фретгус притворился, что ему не больно. Фин притворился, что не заметил столкновения, просматривая заголовки, пока камердинер доставал его одежду. Много событий происходит в мире. Еще аресты в деле о сорванном заговоре в Биркенхеде. За этим, конечно, кроется более интересная история, но как простой человек он об этом не желает знать. Однако официальная версия заставила его фыркнуть; она была невыразительна, как тост.

Фин перевернул страницу, на которой главное место занимала реклама средств для волос. Новое волшебное средство. Пять шиллингов за необыкновенный блеск. Пусть американцы платят крону за кусочек мыла. Он взглянул на следующую страницу. И застыл.

— Сэр?

Это было только дело времени. Удивляться нечему. Да он и не удивился на самом деле. Он просто почувствовал себя подвешенным. Как фигура в книжке с картинками, которую держит сильный палец. Он заставил себя отвлечься.

— Да, — сказал он.

Фретгус протянул:

— Этот подойдет, сэр?

Он кивнул с отсутствующим видом, потом, собравшись с мыслями, сказал:

— Скажи Горману, чтобы отменил мои договоренности на завтра.

Ему придется выразить свое почтение вдове.

Фин отправился в Итон в девять часов следующим утром. На поезде можно было доехать туда быстро, но он предпочел ехать в экипаже. Дороги теперь стали лучше. Поездка заняла не так много времени, как он рассчитывал. Еще до полудня экипаж подъехал к скромному коттеджу.

Фин остался в экипаже, изучая дом, который ничем не отличался от того, каким он его помнил. Деревянная калитка выкрашена свежей белой краской, но розовые кусты по бокам дорожки кажутся более ухоженными. Ему тогда было, наверное, лет семнадцать. Красные пестротканые занавески в передней прихожей раздвинуты. Неожиданно он вспомнил споры, которые вызывали эти занавески. Мистер Шелдрейк любил свет — как и каждый картограф. Миссис Шелдрейк протестовала: от солнечного света обивка выцветает, жаловалась она. Войне из-за занавесок не было конца. При воспоминании об этом Фин улыбнулся.

Мимо прошла служанка с корзиной на руке. Проходя, она заглянула в его окно. Ладно. Большой дорогой экипаж с гербами должен привлекать внимание. Нужно было ему поехать в брогаме[8] . Но он собирался выразить свое уважение Шелдрейку. Если он хотел сделать это как человек, каким стал теперь, то представит себя в лучшем виде. Имело бы значение для Шелдрейка, что Фин получил титул? Вряд ли. Но эта новость была бы самой радостной из всех, которыми Фин мог бы поделиться с ним.