Те, кто старше нас - Алексей Барон

— Кто же еще. Галлюцинациями не страдаешь?

Я с трудом сохранил невозмутимость.

— Спасибо, нет.

— Точно?

— Слушай, ты почему именно в носках? — тактично спросил я.

— Чтоб не услыхали.

— Кто?

— Да зяблики, черт побери! Туповат же ты спросонок.

Что правда, то правда. Можно было догадаться с первых слов, хоть зяблики и не крокодильчики.

— Парамоша, давай я тебя провожу.

— Шутишь, брат. Я так их ждал.

— Зябликов?

Круклис развеселился.

— О! Мысль забурлила.

Мысль таки да, заметалась. Не имея возможности побриться и почистить зубы, она принялась искать выход.

— К чему спешка, Парамон? Отыщутся твои зяблики. Куда они денутся, если они есть? Совершенно спокойно можно и поспать.

— Ты чудак или притворяешься? — недоуменно спросил Круклис.

— Ни то, ни другое.

— А что?

— Я инвалидизирован материализмом.

— Ты так думаешь? — заинтересовался Круклис.

— Нет, но ты так считаешь.

Круклис покивал.

— Хе-хе, цитируют.

— Угадал?

— Да, похоже. На меня раннего. Улавливаешь?

— Что?

— То, что теперь я поздний.

— А-а.

Зная Парамоново упрямство, я больше не надеялся его увести. Но и роботов вызывать не хотелось. Как-то неловко перед механизмами. Нечего им наблюдать гримасы творцов. Превратное может получиться представление. Ни к чему это.

Оставалось одно, но надежное средство — споить бедолагу окончательно. Да и сам я был не прочь в ту ночь. Ночь выдавалась с весьма очевидной сумасшедшинкой.

— Заходи, Парамон.

— Зачем? — спросил неонудист.

— Чуток поболтаем.

— О чем?

— Ну… Об искусстве.

— Серж, извини. Ты, конечно, мальчик начитанный…

Тут Круклис сочувственно вздохнул.

— Для своего возраста — даже очень, но, видишь ли…

— А мой возраст вас устраивает?

Мы синхронно повернулись. На нас смеющимися глазами смотрела Мод. Была она в халатике. Домашнем таком, чуть ли не с заплатками.

— Вполне. — сказал Круклис и галантно прикрылся руками.

— Сергея пригласим?

— Отчего нет? Говорю же — смышленый мальчонка.

Я почуял приближение еще одного контрастного душа, но отказаться не смог. Тогда еще не знал способов убийства собственных надежд. Близость Мод обволакивала.

И вот, пугая встречных, мы отправились — я в пижаме. Мод — в халате, а Круклис — в белых носках, быстро ставших знаменитыми. Беда в том, что время суток на космической станции условно. Иначе говоря, в любой час и в любом месте вы кого-нибудь да найдете. Причем чем менее подходящее место, тем выше вероятность.

Народ по дороге попадался разный. Беатрис и бровью не повела, Кшиштоф ограничился задумчивым кивком, а вот младотюрки разные…

Где только заводится юность, там исчезает благочестие, давно подмечено. Слышались прысканье, шепотки, долетали отдельные определения вроде «светлого следа в науке» и «чистого разума в голом виде». Часто упоминали великого Архимеда, а также платье некоего короля. В общем, морально-психологический климат экипажа заметно улучшился. Больше, чем от пилюль Зары.

Тернистый путь несколько протрезвил героя, но он мастерски сохранял невозмутимость. Старательно поддерживал беседу о стохастических процессах в квантовой механике, предупредительно поддерживал даму под локоток, дружески приветствовал прохожих, а при необходимости даже беззаботно улыбался. Лишь прибыв на место, попросил простыню, в кою и завернулся. И стал похож на римского патриция в римских же банях.

— Да, пустовато у вас тут, — сказал он хозяйке с большим глубокомыслием.

Действительно, жилище Мод поражало аскетизмом. Стандартный куб пространства с ребром в двадцать семь метров, полагающийся каждому человеку на Гравитоне, тщились заполнить стол, диван да три кресла.

Большую часть пола занимало круглое окно, прорубленное в космос. В нем переливались россыпи звезд. Где-то в районе Крабовидной туманности над бездной парила то ли низкая кровать, то ли высокий тюфяк с постельными принадлежностями. Поодаль висел одинокий куст роз, к которому протянулась трубка для полива. Если не считать гравистата, этим и ограничивалась обстановка.

Нависшие над головой кубометры придавали каюте вид колодца, в ней гуляло эхо. А ведь в компартменте можно соорудить никак не меньше восьми этажей! У меня мелькнула мысль, что надолго так не устраиваются самые неприхотливые из мужчин, анахореты из анахоретов. Для женщины подобное равнодушие к быту не просто удивительно, оно необъяснимо.

Но каждый человек интересен как раз странностями. А уж этого у Мод хватало. Один фокус с ухомахом чего стоил. После Феликситура я долго к ней не подходил. Не то чтобы внял предостережению, оно как-то мало меня задело, — подумаешь, переживания любовные, не мальчик уже, — а по причине невольного трепета. Чувствовал себя в ее присутствии ничуть не менее обнаженным, чем Круклис в описываемом случае.

Но сколь ни трясись, обратить чувства вспять невозможно. Раз возникнув, они принимаются душить порядочного человека без всякой устали и сострадания. Бороться с ними так же бесполезно, как и с боа-констриктором. Хотел я того или нет, зараза проникла, монета висела в воздухе. Мне оставалось со сладким замиранием ждать, что выпадет — орел, решка. Ждать, что решит Мод.

Мод решила сварить кофе. На столе появились грейпфруты, сандвичи, бутылка коллекционного «Георгия Великыя Армения». Я уже успел подметить, что Мод не обременяла себя избытком вещей. Зато каждая из ее вещей это уж была вещь. Я даже боялся спросить, сколько лет коньяку. Он не мог не сработать, и сработал как надо.

Разговор завертелся. Сначала — ни о чем, потом — о том о сем, а затем, повинуясь тяжкой силе, свернул к Кроносу. Мод проявила к теме неподдельный интерес. Выяснилось, что их с Круклисом взгляды во многом совпадали, а с моими — не очень. Но меня это мало волновало.

Утонув в превосходном кресле, я любовался и помалкивал. Давно мне не бывало так хорошо, уютно, покойно. Я старался не думать о том, что приглашен вынужденно, как третье лицо в неловкой ситуации. Куда больше занимала причина, по которой Мод оказалась у моей каюты столь запросто одетая, что-то же это должно было значить. Но к определенному выводу так и не пришел. В случайность не верилось, а надеяться было страшно.