Почтальон - Андрей Никонов

— Да, недалеко от школы, только точно не знаю, в каком доме.

— Не важно это, не буду же я к ней домой заявляться, — Сергей улыбнулся, — в больницу схожу, там и отдам, и ей, и остальным — не одна же она меня лечила.

— И то верно, — подросток важно кивнул, вскочил. — Без приглашения в дом нельзя. Звиняйте, надо мне по делам.

В чайную зашёл мужичок с котомкой, сел у окна, требовательно посмотрел на Митяя. Тот бросился обслуживать нового клиента.

Яичница за время разговора дозрела до нужной кондиции, находящейся между полужидкой массой и резиновым блином, Травин ел не торопясь, отхлёбывая молоко и подсаливая кусочки хлеба. Про подарок он не соврал, медсестры как-никак с ним три дня возились, пока без сознания лежал. А что одна из них сестра следователя, и значит, возможный источник информации, так он её не во вред Матюшиным использовать собирался.

— Если вдруг Ивану Матюшину сболтнёшь, что я его сестрой интересовался, никакого секрета в этом нет, — сказал Сергей Митяю, расплачиваясь за завтрак. — Сколько раз мимо этого дома проходил, а зашёл только сейчас, яичница отличная получилась, спасибо. И ты молодец, что родителям помогаешь.

Парнишка чуть покраснел, заулыбался, видно было, что похвала ему приятна.

Адрес Матюшиных нашёлся легко, людей с такой фамилией в Пскове и окрестностях жило чуть больше двух десятков, но журнал «Революция права» получал единственный подписчик на улице Калинина, брат и сестра жили в доме 17 напротив церкви. На тот же адрес приходили журналы «Звезда» и «Красная новь» и газета «Известия ЦИК СССР». Травин много раз проходил мимо каменного двухэтажного здания с типичным для Пскова мезонином, часть первого этажа дома занимал фотографический салон, где они с Лапиной как-то раз запечатлелись на память. Осталось только подождать, когда Митяй сболтнёт следователю про Сергея, ну а если парень решит промолчать, можно и самому визит нанести — тот же журнал заместо почтальона доставить.

— Семён, кого ты усадил вместо Екимовой на кассу?

— Никого, — Циммерман потянулся, отложил проклеенную пачку билетов займа, — выяснили, что с ней?

— Следователь говорит, с любовником сбежала, оставила записку. Так что Марфа Ильинична, похоже, права была.

Абзякина торжествующе улыбнулась, оглядела всех с видом победительницы.

— С кадрами у нас, Сергей Олегович, полная амба, кассира просто так не взять и не назначить. Всего пятеро, Масалкина болеет, Екимовой нет, если ещё кто пропадёт, хоть закрывайся. Марфа вот немного умеет, вчера сидела, только не справляется она. Как потрындеть, всегда рада, а работать не любит.

Травин улыбнулся. А Марфа, наоборот, напряглась, сжала кулаки, приподнялась со своего места.

— Ах ты жид пархатый, — прошипела она, — я с места на место скачу, из кожи вон лезу, а тебе не нравится? А сам крещёных младенцев жрёшь?

— Немец я, — простонал Циммерман, — ну сколько можно тебе повторять, немец! И мясо я вообще не ем. И всё это выдумки, про младенцев.

— Всё равно нехристь, житья от вас нет, — Марфа плюхнулась обратно на стул, гордо вздёрнула голову. — Сергей Олегович, если вы ещё раз нас бросите хоть на день, вот ей богу, придушу его.

— Народ в зале толпится, сегодня-завтра, может быть, и постоит в очереди, а потом буянить начнёт, — задумчиво сказал Сергей. — Кто у нас на кассу сесть может? Семён, может ты?

— Товарищ Травин, у меня, между прочим, заём укрепления крестьянского хозяйства, и если я его неправильно разнесу или посчитаю, — Семён от возмущения покраснел, — то… то…

Он пытался подобрать правильную метафору, но никак не получалось.

— То крестьянские хозяйства в стране не укрепятся, я понял. Хорошо, Света, ты ведь на курсы ходила и училище закончила? Опыта нет, понимаю, но кто-то завтра Екимову заменить должен, сегодня разберёшься, что к чему, и в зал, к людям.

Светленькая девушка со вздёрнутым носиком кивнула, покраснела. Света Кислицина вообще краснела по любому поводу.

— А я тебе помогу, раз Семён Карлович отказывается. Тоже никогда этим не занимался, но вдвоём мы обязательно справимся, как там Владимир Ильич сказал, даже кухарка может на кассе сидеть и марки почтовые продавать.

Циммерман закивал, потом внезапно задумался. До него начал доходить смысл слов начальства.

— Вы там насчитаете и напродаёте, — быстро сказал он. — Потом окрфинотдел с меня шкуру снимет, как с материально ответственного. Простите, Сергей Олегович, как руководитель вы замечательный, но в денежных купюрах ровным счётом ничего не понимаете. Да-с.

— Так ведь ты сам не хочешь, — напомнил ему Травин, — а никому другому поручить я не могу, так что придётся мне.

— Ничего я не отказываюсь, займом могу и вечером заняться, всё равно кассиры с фабрик и артельщики только в пятницу приедут, а крестьянское население в субботу.

— Уверен?

— Не сомневайтесь.

— Ладно, забирай, но если будут жаловаться, приму меры. И вот ещё, в пятницу перед Пасхой Екимова с собой корреспонденцию брала, по пути чтобы разнести. Надо выяснить, кому, и проверить, все ли получили. Марфа Ильинична?

— Не беспокойтесь, Сергей Олегович, всё выясню, — Абзякина достала с полки нужную тетрадь, шлёпнула об стол. — Потому что у меня всё записано тютелька в тютельку. А если у других беспорядок, то потому что работать не хотят, только языки чешут.

И через десять минут торжественно вручила Травину список из девяти адресов. Сергей оглядел комнату, словно раздумывая, кого послать, остановил взгляд на Циммермане, тот сделал вид, что этого не замечает, они со Светой пытались разобраться в марках, но, судя по хихиканью, говорил Семён вовсе не о признаках подлинности денежных и почтовых знаков.

Все девять респондентов жили в районе Бастионной улицы и Пролетарского бульвара, он отметил подписчика журнала «Лапоть», поставил галочки возле получателей трёх «Псковских набатов», один из которых выписывал ещё и приложение «Литературный угол», и журналов «Радио всем» и «Мурзилка». Два письма из Ленинграда и Нижнего Новгорода шли вместе с радиожурналом, ещё три поделили собой читатели местной прессы, оставалось три письма по одному адресу, но на разные фамилии и номера комнат.

— Марфа Ильинична, посмотри, что с письмами, может ещё одно было?

Марфа поджала губы, залезла в тетрадь, с карандашом прошлась по всем строчкам.

— Не понимаю, — заявила она, — почему вы говорите, что было ещё письмо. Вот подписи Екимовой, тринадцатое апреля по новому стилю, пятница, восемь писем, три журнала, три газеты и одно приложение. Дальше Страстная суббота идёт, почтальон в казармы целую сумку понёс, вон, на две страницы. Хотите, сами проверьте, если не верите.

— Смотри, Марфа, договоришься, — предупредил её Травин. — Начальство