Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Елена Ларина

Наперерез бросился непонятно откуда возникший служитель пляжа.

— Мисс! — Молодой парнишка в полосатом трико указывал на смешной, тоже полосатый матерчатый определитель направления ветра и на ломаном английском пояснял: — Купаться опасно, ветер дует от берега!

Но я твердо решила искупаться напоследок и не была расположена выслушивать разумные советы. Сбежав по выбитым в скале ступенькам прямо к беснующимся волнам, отважная покорительница вод Карельского перешейка смело ринулась в океанскую пучину.

Я смело пошла саженками вперед, но волны в небольшой бухточке были сильны и упрямы. Моих сил хватило ненадолго, и пришлось повернуть к берегу. Не знаю, сколько времени мне пришлось бороться с океаном, но последнее, что отложилось в сознании, когда случайная волна подбросила меня кверху, была фигура в полосатом трико, растерянно мечущаяся по маленькой площадке скального пирса. Потом силы оставили меня…

— Мэри… Мэри… — голос доносился откуда-то издалека, и единственное осязаемое ощущение — большие теплые ладони, на которых покоилась моя голова. Я открыла глаза.

На пляже мы находились одни. По загорелому бедру Степана разметались мои волосы, но я не чувствовала тепла его тела. Только от ладоней исходил бодрящий ток жизненных сил.

— Дурища ты, дурища, — но в голосе его было столько нежности и ласки, что я тихонько попросила:

— Скажи еще раз…

— Дурища…

Невесть по какой причине мышцы рук налились былой энергией. Я с силой притянула моего спасителя к себе и нежно поцеловала. По- настоящему — в губы. И поняла, к чему мы шли эту долгую божественную неделю. Мне хотелось одного: чтобы сильные мужские руки держали меня в объятьях и чтобы этот человек вот так же, как сейчас, закрывал глаза в упоении и делал со мной все, что захочет. Мысли покидали меня, и из последних сил я шепнула:

— Отвези меня к себе…

Я очнулась, когда машина остановилась у подножия настоящего средневекового замка. Степан заглушил мотор, выбежал, открыл дверцу и снова легко подхватил меня на руки. Как во сне мимо проплывали четырехугольные башенки, обвитые плющом, стены с переходами, подъемные ворота…

В голове шумела Атлантика, я словно еще качалась на тяжелых грубых волнах. На губах остался терпкий соленый вкус. Чопорный дворецкий в струнку вытянулся перед нами. Степан ногой толкнул тяжелую дубовую дверь. В холле гостиницы было гораздо прохладнее, чем снаружи. Все утопало в цветах, их сладкий аромат, мешаясь с запахом мужчины, манил пьянящей вседозволенностью и свободой и сводил с ума. В полумраке за стойкой ослепительно улыбался консьерж. По резной лестнице Степан понес меня наверх.

А потом…

В последнюю ночь мы тоже были на берегу океана. Легли прямо на еще теплый песок и наслаждались близостью друг друга. Чернильное небо над океаном и звезды, звезды, звезды… Шорох прибоя сливается с нежно звенящим напряжением всех мышц.

Что это был за день! Я представляла себя спящей красавицей, дождавшейся наконец своего принца. Мне показалось несколько странным выражение лица Степана после того, как он отпустил меня, но я была слишком обессилена и ошарашена произошедшим, чтобы о чем-то размышлять. Я чувствовала: то, что случилось со мной сегодня, что в последнее время манило и вызывало смущение и безотчетный страх, на самом деле прекрасно.

Я была безмерно благодарна человеку, который был рядом со мной в эти минуты. Это было так не похоже на давно знакомые искреннюю радость и признательность по отношению к родителям и друзьям, что, недолго думая, я честно призналась: «Я люблю тебя! Люблю навсегда!..»

Это были последние счастливые впечатления моего первого в жизни путешествия. Белоснежный лайнер с королевской короной на борту нес нас домой, в Петербург. Уже во время полета я начала чувствовать какое-то едва заметное отчуждение Степана. Он по-прежнему был нежен и ласков, но сердцем я ощущала: он отдаляется от меня. Между нами незримо ощущалось напряжение.

Я как могла старалась сохранять непринужденный вид, но в сердце уже вползала тоска. Один за другим в голову полезли страшные мысли и вопросы: «Все было слишком хорошо, девочка! Что ты действительно знаешь об этом человеке? Женат он или нет? Ты подумала о том, что дома у него могут быть не только жена, но и дети, собака, которую он привык выгуливать по утрам? Да мало ли что может позволить себе одинокий на время отпуска умный и красивый мужчина…»

— Дорогой, тебя будут встречать? — с невинным выражением на лице обратилась я к Степану, когда самолет начал заходить на посадку,

— Надеюсь, что нет, — натянуто улыбнувшись, ответил он и прикрыл глаза рукой.

Вид у него был какой-то измученный. Перстень блестел фиолетово-холодно и неприступно. Говорить больше было не о чем.

«Жить осталось так мало, мне уже семнадцать лет, — машинально напевала я песенку, пытаясь себя развеселить. — Соберись, Мэри, соберись! Представь себе, что ты находишься в начале долгого поиска своего настоящего счастья. Там, внизу, лежит большой и красивый город, который тоскует без тебя. Тебя ждут новые впечатления и знакомства, любящие родители и полная неизвестности, а потому заманчивая перспектива новой жизни, в которой, как ты узнала недавно, есть место и таким замечательным ощущениям!»

Но все это я проговаривала внутри себя автоматически. Казалось, что кто-то со стороны — кто-то довольно умный и компетентный — уже оценил ситуацию и начал нашептывать полагающиеся в таких случаях утешительные рекомендации и нравоучения. Мэри, ты просто спишь и видишь сон, сон про плохое настроение Степана. Вот сейчас ты проснешься и перед собой увидишь любимую летящую улыбку, и любимый, с хрипотцой, голос скажет…

Папа с мамой, конечно, встречали меня. Что-то подсказывало мне, что не стоит знакомить их со Степаном. Он как будто прочитал мои мысли. Мы прошли таможенную регистрацию. Я держалась изо всех сил, скорчив милую гримаску равнодушия, и еще на что-то надеялась. Его сухие мягкие губы коснулись моего лба.

— Позвоню. — И это было все.

Осенью я, первокурсница Блинчикова, погрузилась в новую, интересную и шебутную студенческую жизнь.

Сентябрь вместе со своими несчастными сокурсниками и сокурсницами я провела в деревне с роскошным названием «Худанки». Это был полный кошмар. Потом по ночам я долго просыпалась в холодном ужасе и подскакивала в постели: мне снился наш барак на 10 кроватей с чуть ли не земляным полом, тоненькая струйка ледяной воды в черно-ржавом сортире и картошка, картошка, картошка…

Первый курс, скорее интуитивно, нежели расчетливо, был полностью отдан наукам и больше напоминал добровольное удаление в монастырь. Я с особой теплотой вспоминаю это время, когда мы, как первоклашки, гордые своей принадлежностью к студенческой корпорации, где надо и не надо бравировали своим новым положением и даже с совершенно посторонними людьми предпочитали общаться на фирменном языке финэковского сленга.