Усыпальница - Боб Хостетлер

— Хорошо, — кивнула Трейси.

— Ну вот. — Хавнер встал. — А теперь поешь, и Рахиль проводит тебя в палатку.

— Спасибо вам. — Трейси вытерла слезы.

— Был рад познакомиться с тобой, Трейси. Добро пожаловать в Эрец-Исраэль.

Южный Иерусалим, Тальпиот

Закат в Иерусалиме такой, какого не бывает больше нигде на Земле. Когда Рэнд вернулся к месту раскопок с едой и напитками из «Нью-Дели», солнце уже зашло. Люди из «Хеврат Кадиша», по всей вероятности, сидели в машинах. Вдалеке виднелись городские стены и Старый город, где магазины на ночь закрываются, массивные ворота захлопываются и на смену дневной жаре и пыли приходит ночная прохлада.

Забравшись на капот «фиата», Рэнд откинулся на лобовое стекло, вытянул ноги и жестом пригласил Мири Шарон присоединиться к нему. Когда девушка устроилась рядом, Рэнд открыл бумажные пакеты, и они перекусили сэндвичами с ягнятиной гриль и салатом из огурцов и помидоров.

— Вы знаете мальчика по имени Мансур? — спросила она.

— Мансур? Нет, а что?

— Он вас спрашивал. Когда вы уехали за едой.

Рэнд покачал головой.

— Он не сказал, что ему нужно?

Мири откусила от сэндвича, не торопясь с ответом.

— Он сказал, что вы спасли ему жизнь. Хотел поблагодарить.

Рэнд догадался, кто это был. Он рассказал ей про беспорядки, в самой гуще которых оказался сегодня утром, и про мальчика, которого едва не раздавили в толпе. Не упомянул только о перебранке с израильскими солдатами, просто сказал, что мальчика увезли на «скорой».

— Он как будто в порядке, — сказала Мири, с интересом глядя на Рэнда.

— Вот и хорошо, — ответил Рэнд. — Но как он узнал, что я здесь?

Мири пожала плечами и отвернулась.

— Спросил про американца на белой машине.

— Логично, — улыбнулся Рэнд. — Спасибо, что рассказали. Я рад, что с ним все в порядке.

Они закончили есть, но беседа продолжалась. Рассказали друг другу о себе. У Рэнда есть старший брат. Мири — единственная дочь Якова и Сильвии Шарон, евреев-сефардов, которые обосновались в Израиле в 1948 году, вскоре после войны за независимость. Рэнд вырос в сельской местности в Бруквилле, штат Канзас. Мири — в Рамат-Гане, пригороде Тель-Авива. Рэнд закончил университет в Чикаго. Мири показала на светящиеся огни своей альма-матер — Еврейского университета на горе Скопус, к северо-западу от того места, где они находились.

Рэнд рассказал и о смерти жены.

«Раньше, чем следовало бы, — подумал он, — хотя все равно пришлось бы рассказать, рано или поздно».

Нетвердым голосом он поведал Мири о том, что у него была жена и есть дочь. О том, что из него так и не вышло хорошего мужа и отца. О том, что привело его, растерявшегося мужчину сорока двух лет, сюда, в Израиль, в Иерусалим.

Мири слушала, не перебивая.

— Извините, — закончил Рэнд свой рассказ. — Я понимаю, что вы вовсе не просили меня все это рассказывать.

Какое-то время они сидели молча. Потом Мири собрала в пакет оставшийся после ужина мусор и соскользнула с капота. Протянула руку Рэнду, предлагая забрать у него упаковку от еды и банку из-под газировки.

— Нет, пожалуйста, позвольте мне, — возразил Рэнд и спрыгнул с капота, чтобы забрать у Мири бумажный пакет.

На мгновение их руки соприкоснулись, глаза встретились.

— Простите, что столько всего наговорил.

Рэнд отстранился.

— На самом деле я хотел побольше узнать о вас.

Мири покорно отдала пакет с мусором.

— В вашей стране женщины не привыкли убирать за собой? — спросила она.

Рэнду показалось, что в ее вопросе прозвучал не совсем уместный сарказм. Но он тут же вспомнил, как израильтяне называют тех, кто родился здесь, в Земле Обетованной. Таких, как Мири Шарон. Сабра. Кактус, с колючками снаружи и сладкой мякотью внутри. Рэнд улыбнулся. Похоже, Мири и есть сабра.

— Спокойной ночи, старший сержант Шарон.

— Шалом. — Она спокойно взглянула на него и зашагала к патрульной машине.

Тель-Мареша

Трейси Баллок, в шортах и футболке, завязанной узлом под грудью (по правде сказать, футболка была великовата), лежала на узкой деревянной раскладушке. Сон не шел. Чемоданы стояли в ногах, как часовые. Судя по дыханию Рахили, она давно уснула. Трейси уставилась на видавший виды брезент палатки и стерла пот со лба тыльной стороной ладони. Брезент над головой был такой тонкий, что, казалось, сквозь него просвечивают звезды.

Перспектива ночевать здесь, не повидав отца, не радовала. А ведь Трейси так надеялась встретиться с ним сегодня. К утру пройдут уже целые сутки, как она в Израиле. И все еще не нашла отца. Против своего обыкновения Трейси не стала спорить с Игалем Хавнером, когда он предложил переночевать в лагере. По крайней мере, ночью продолжать путешествие не стоит. Она даже похвалила себя за то, что смогла проделать такой путь. Прилетела в другое полушарие, наняла такси и почти отыскала отца, не зная ничего, кроме названия места, где идут раскопки.

«Наверное, мало кто способен на такое в девятнадцать лет», — подумала Трейси.

Она устала, а перед встречей с отцом неплохо бы отдохнуть.

Но заснуть не получалось. Не давал покоя вопрос, какой будет их встреча.

— Конечно, он будет рад увидеть тебя, — сказала Трейси вслух. — Он же твой отец.

Но здесь, в брезентовой палатке, это был пустой звук, и Трейси не смогла себя убедить в том, что сказала. Закрыв глаза, попыталась представить встречу с отцом. Как она засмеется от радости, швырнет чемоданы на землю и побежит к нему. Бросится на шею, обнимет. Он, наверное, откроет рот от удивления и тоже крепко обнимет свою взрослую дочь. Наверное, даже заплачет от радости.

И тут Трейси словно услышала голос Рошель: «Эй, девочка, ты что, курила?» Трейси слабо улыбнулась. Скорее всего, отец будет удивлен, а потом раздосадован. Скажет: «Что ты здесь делаешь?» Или: «Почему ты не в колледже?» А может быть даже: «Что ты еще натворила?!»

«И если все так и будет, — подумала Трейси, — тогда я не знаю, что мне делать».

Если честно, она понятия не имеет, как отреагирует отец на ее появление. Потому что, откровенно говоря, она плохо знает своего отца.

18 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

— Ты видела? — спросил он Саломею.

Жена стояла в дверях, встречая его.

— Что именно? — Она надменно подняла бровь.