Усыпальница - Боб Хостетлер

Все трое одновременно посмотрели на нее, один из мужчин вышел из-за стола.

— Я ищу отца, — сказала Трейси, внезапно залившись краской от смущения. — Профессора Рэндала Баллока.

Тот, что стоял, посмотрел на сидящих и шагнул к ней, вытирая руки о шорты.

— Я Игаль Хавнер, — низким звучным голосом сказал он, здороваясь с Трейси за руку. — Твой отец — мой друг.

Облегчение нахлынуло как волна, и Трейси почувствовала, как у нее задрожали губы и потекли слезы. Она это сделала.

— Я могу его увидеть?

Игаль Хавнер оглянулся на коллег.

— Сейчас его здесь нет.

18 год от P. X.

Иерусалим

Иосиф бар Каиафа вышел из Зала тесаных камней, места заседаний Синедриона в юго-западной части храмового комплекса. Он предстал перед Великим Синедрионом, и ему пришлось терпеливо отвечать на хитроумные вопросы членов Совета, решавших, достоин ли он стать первосвященником. Первый вопрос, как он и ожидал, касался его происхождения, и когда Каиафа ответил, что имена его предков записаны в анналах Ешаны в Зиппориме, других вопросов на эту тему не последовало.

Вторым предметом обсуждения, причем более длительного, стало его физическое здоровье. Каиафа был готов к этому. Ему задали десятки вопросов. Нет ли у него покалеченных конечностей, все ли они на месте? Растет ли у него борода? Их интересовало даже, не слишком ли длинен или короток его нос. Отвечая на этот вопрос (а он был готов к нему), Каиафа просто приложил к носу мизинец. Длина от переносицы до кончика как раз составляла длину мизинца, и это была правильная пропорция.

Были и другие вопросы. Не поклонялся ли он идолам? Не напивался ли допьяна? Не участвовал ли в похоронах близкого родственника? Есть ли у него полное облачение? Осуществляется ли за его ритуальным одеянием должный уход? И так далее и тому подобное.[14]

Наконец, когда все вопросы были заданы, члены Совета поднялись с мест.

— Благословен будь Бог, благословен будь Он, ибо не отыскать изъяна в сынах Аароновых. Благословен будь Он, кто избрал Аарона и сыновей его, чтобы предстоять Ему и служить Ему в Его Священном Храме, — пропели они молитву.

Храмовая стража торжественно отворила двери, и Каиафа, на котором была лишь простая белая туника до лодыжек, вышел на солнечный свет, и за ним последовали члены Совета. Он подошел к бронзовой купели у входа в Двор израильтян, омыл руки, взошел по ступеням к Святая Святых и преклонил колена перед толпой. Анна опустил палец в бронзовую чашу с благовонным маслом и начертал на лбу Каиафы знак, похожий на греческую букву X. Отступил назад, поднял чашу и тонкой струйкой стал лить масло на склоненную голову Каиафы.

Каиафа встал. Масло стекало по волосам и бороде, капало на белую тунику. Один за другим члены Синедриона выходили вперед, держа в руках части «золотого» облачения первосвященника. В отличие от будничных одежд каждая его часть свидетельствовала о чистоте и величии. Сначала меил, темно-синее одеяние короче туники, расшитое золотыми цветами и синими, пурпурными и алыми кисточками в виде цветков граната. Затем эфод, жилет, вышитый золотыми, пурпурными, алыми и голубыми нитями. Третий член Совета возложил на голову Каиафы митру, похожий на тюрбан головной убор с золотой полосой и надписью «Святость Господу». Наконец вперед вышел Шимон, сын Хиллела, и надел на Каиафу зиз, золотой нагрудник, украшенный двенадцатью драгоценными камнями, символизирующими двенадцать колен Израилевых.

Каиафа в облачении первосвященника поднялся с колен. Чувства переполняли его. До заката сегодняшнего дня предстояло сделать еще очень многое. Подношения, молитвы, возжигание благовоний, но мгновение, которого он так долго ждал, уже наступило. Он — кохен хагадолъ, миропомазанный первосвященник Израиля и богоизбранного народа.

Каиафа обвел взглядом сверкающие на солнце белые стены Храма, поднял глаза в ясное небо над горой Мориа. Здесь, на этой скале, вместо Исаака, сына Авраама, был принесен в жертву агнец. Здесь Давид решил построить Храм, и бесчисленные быки, козлы и овцы были принесены в жертву Яхве. И представил первосвященник, как Бог Авраама, Исаака и Иакова смотрит с небес и радуется тому, что видит. Смотрит на него, Каиафу.

Тель-Мареша

Чувство облегчения, охватившее Трейси несколько минут назад, исчезло без следа. Игаль Хавнер сказал, что ее путешествие не закончено. И это после перелета в Тель-Авив, который длился всю ночь, после толкотни у багажного терминала и на таможне, после того, как она все-таки добралась до места, где рассчитывала найти отца…

— Где он?

— Уехал сегодня рано утром на раскопки в Тальпиот, это на окраине Иерусалима, — объяснил Хавнер. — Недалеко отсюда.

И Трейси расплакалась. От страха и разочарования, охвативших ее после всех волнений, что пришлось пережить в последние два дня. Уверенная в себе студентка колледжа на Среднем Западе, где все было так привычно, вдруг почувствовала себя одинокой девятнадцатилетней девушкой, которая потерялась в чужой стране в поисках отца.

Хавнер заботливо усадил Трейси за стол, женщина пододвинула тарелку с едой и стакан воды.

— Я попробую дозвониться твоему отцу, — сказал Хавнер. — Мы совсем недавно разговаривали с ним по телефону.

— Нет, — сквозь слезы ответила Трейси. — Пожалуйста, не надо. Он выйдет из себя, и будет еще хуже.

— Но ведь он имеет право знать, где ты находишься?

Трейси покачала головой, дрожащей рукой поднесла ко рту стакан с водой и выпила его залпом.

— Не надо, — сказала она потупившись. — Он думает, что я в колледже. Мне надо с ним увидеться. Объяснить, что произошло. Это… не так просто.

Хавнер кивнул и встревоженно посмотрел на женщину.

— Ты можешь переночевать здесь, — сказал он.

— В моей палатке, — предложила женщина.

— А утром я отправляю твоему отцу оборудование, — сказал Хавнер. — И ты тоже сможешь поехать.

Трейси подняла голову. Хавнер и женщина приветливо улыбались.

— Наверное… так будет лучше всего.

— Ты сможешь отправиться сразу после завтрака.