Мент в законе. Круче, чем оружие - Владимир Колычев

– Так я и не утверждаю.

– И не утверждайте… – тихо проговорила она. И вдруг перешла на истерический крик: – И не утверждайте!

– Все, все! – Степан вскинул руки вверх, давая понять, что сдается.

– Не надо мне ничего говорить! – взвизгнула она.

– Я молчу.

– Никому не говорите!

От ее крика зазвенело в ушах. Как после выстрела в закрытом пространстве.

– Никому не скажу.

Степан поднялся со стула. Зря он сюда пришел. Не заявит Лена в милицию, не сдаст Ската. А без заявления и смысла к нему соваться нет.

Не было смысла и в том, чтобы связываться со Скатом. Сказал же Кузовиков, что не надо лезть к нему, даже от дела отстранил. Не надо – значит, не надо… Но так думать Степан мог до недавнего времени. А сейчас вдруг ощутил потребность свести со Скатом личные счеты. Лена не была его девушкой, он не имел перед ней личных обязательств. Но личные счеты вдруг появились… Тем более что у него была сестра, над которой Скат так же мог надругаться. Ворваться в дом к родителям Степана, ограбить, изнасиловать.

Нет, не зря он продолжал копать под Ската. Не зря пришел сюда. Но и рану теребить не стоит. Не хочет Лена заявлять, не надо. Рано или поздно Скат проявит себя в чем-то серьезном, тогда Степан его за жабры и возьмет. Все сделает, чтобы земля горела у него под ногами.

– Я пойду, – сказал он.

– Да, уходите!

– И никому ничего…

– Так ничего и не было, – жалко посмотрела на него Лена.

– Не было.

– Но ты все равно никому не говори.

– Нет.

Он вышел из кухни, направился к выходу.

– Эй, а чай?

– В другой раз!

Лена догнала его в прихожей, улыбнулась и, взяв под локоть, вернула в кухню. Он сел, она поставила перед ним чашку чая, тарелку с печеньем.

– Сама пекла.

– Спасибо.

Она села напротив него, сомкнула под подбородком ладони и какое-то время смотрела на Степана с застывшей полуулыбкой, а потом наконец спросила:

– А зачем тебе все это знать?

– Как зачем? Подонков нужно привлечь к ответу.

– Кого именно? Кто они такие?

– Ну, пока я располагаю только оперативной информацией.

– Кто?

– Наши, битовские бандиты. Их еще называют рэкетирами.

– Да, я слышала. В Москве их много. Я в МГУ учусь, у меня подруга, у нее парень – бандит. И она этим гордится.

– Этим можно гордиться?

– Я ее презираю!

– А бандитов боишься.

– Очень… А ты?

– Мне не положено их бояться.

– У них оружие. У них пистолеты.

– Ты видела?

– Если бы только видела… Был там один, он мне пистолет к голове приставил…

– Кто такой?

– Я видела только глаза сквозь маску… Эти глаза смотрели на меня… – Лена страдальчески зажмурилась. – Я всегда буду помнить эти глаза… Хочу забыть, но буду помнить.

– Надо бы забыть.

– Я стараюсь… А ты пришел, напомнил… Знаешь, как только всех этих уродов пересажаешь, приходи еще! – вдруг истерично выкрикнула она.

Степан кивнул и поднялся. Он не обижался на нее, потому что все понимал. Психологическая травма еще долго будет напоминать о себе. Долго, если не всю жизнь.

И снова Лена догнала его в прихожей. Набросила на себя пальто, сунула изящные ножки в грубые валенки. А у калитки спросила, взяв за руку.

– Ты их посадишь?

– Обязательно.

– Пожалуйста!

Она вдруг приподнялась на цыпочки и поцеловала Степана в щеку. И тут же вытолкнула его за калитку, с грохотом закрыв ее. Степан усмехнулся про себя. Он обязательно закроет Ската. И конечно же скажет об этом Лене. Да, он бы хотел вернуться в этот дом.

Затвор пистолета двигался туго, но легко. Возбуждающее ощущение. Загоняя патрон в патронник, Сафрон чувствовал себя богом. Он запросто мог забрать жизнь у любого, кто встанет у него на пути. И Борю мог убить, этого ничтожного червя, который осмелился ему перечить.

– Я сказал, что половина зала моя, значит, моя! – Сафрон приставил ствол к его лбу. – Ты меня понял?

– Понял, – жалко пробормотал усатый толстяк.

– Завтра здесь должна стоять перегородка.

Рюмочная у автовокзала имела форму пенала, которую нетрудно было перегородить по длине. Кирпичная кладка, доски, да что угодно, лишь бы не видеть пьяные рожи посетителей. И отдельный вход не помешало бы устроить.

– До завтра не успею, – качнул головой Боря.

– А гроб сделать успеешь?

– Ну хорошо, завтра к вечеру…

– Сунешься к ментам, пристрелю, как падлу!

– Да нет, какие менты!..

– А платить мне больше не надо. – Сафрон бросил ложку сахара в кислый уксус. Он, может, и бог, но человека в угол загонять не стоит. Там, где отчаяние, там и безумие.

– Нет? – повеселел Боря.

– Ну, мы же не звери…

– Тогда я пойду? – спросил Боря.

– Да нет, это я пойду. А ты давай работай. Чтобы завтра все было готово.

Сафрон вышел на дорогу, которая от шоссе вела к автовокзалу, и сразу увидел Гонщика. С ним был невзрачного вида пацан в старой серой куртке. Он просительно глянул на Сафрона и опустил голову.

– Это кто такой? – обратился Сафрон к Гонщику.

– Ящур.

– Это болезнь такая?

– Ну, можно сделать Ящером.

– Типа воробей такой?

– Ну, воробей не воробей, а в армии отслужил, – сказал Гонщик.

– И что?

– А разве нам не нужны боевые пацаны?

– А ты боевой пацан? – Сафрон вопросительно глянул на Ящура.

Неказистый он на внешность и одет убого. Но куртка чистая – стираная, глаженая. Волосы густые, пышные, они, похоже, заменяли ему шапку. И он следил за ними. Вымытые у него волосы, и машинка парикмахерская по ним ходила. Лицо гладко выбрито…

– Проверь, – тихо сказал Ящур.

– И что ты можешь?

– Все.

– Ну, хорошо, – кивнул Сафрон и вместе с Ящуром отошел в сторонку. – «Козла» одного завалить надо.

– Двуногого?

– Естественно.

– А к себе возьмешь?

– Сделаешь?

Ящур кивнул.

– А не «очканешь»?