Одержимость - Рамона Стюарт

принимал ЛСД. Я пробовал его дважды. Причем последний раз за день до… ну ты знаешь… до того как ты нашла меня. Короче, оказывается после этого можно тащиться без всяких наркотиков. Просто так.

— Понимаю, — сказала я, пытаясь выразить чисто дружеский интерес, не отягощенный семейными отношениями.

— Обычно ощущения запоминаются. Но все это настолько не исследовано, что возможны самые непредсказуемые реакции. В моем случае, например, это провалы в памяти.

— Конечно, — сказала я, обескураженная его легковерностью.

Видя его самодовольство, я почувствовала, что могу расспросить его еще кое о чем.

— У тебя было только два провала в памяти?

— Безусловно, — уверенно сказал он, — это не могло случаться чаще. Ведь это были последствия применения наркотиков.

Отсутствие согласованности с Эрикой беспокоило меня. Поколебавшись, я решила сказать Джоэлу, чтобы он сам рассказал ей о ноже с выкидным лезвием. Я сходила в спальню и принесла его.

— Что это? — спросил он, когда я бросила нож на кушетку рядом с ним.

Он явно ничего не помнил о нем, с удивлением посмотрел на нож, нажал на кнопку и вздрогнул, когда выскочило длинное тонкое лезвие.

— Я нашла это на антресоли, когда искала сумку для Вальтера.

— Где, над стенным шкафом? — спросил он.

Я кивнула.

— Я никогда не разбирался там, просто закладывал туда сумки. Эта штука могла остаться от предыдущего жильца…

Это, безусловно, было стоящим объяснением, особенно, если принять во внимание, что Джоэл был неряшлив. Но я так долго беспокоилась по этому поводу, что просто сдаваться не хотела.

— У тебя не было других провалов в памяти? — спросила я.

— Не было… Зачем я положил его на антресоль?

— Может быть, прятал? — предположила я.

— От кого? От себя?

— Может от полиции? На случай обыска?

Обыск в квартире Джоэла? Это было настолько нелепо, что мы оба засмеялись. Зазвонил телефон, и, когда оказалось, что это была Шерри, я с чувством облегчения вышла из комнаты.

Февраль и большая часть марта прошли спокойно. Дети были заняты школой, хоккеем, походами в кино, друзьями. Так как у Джоэла с Эрикой все было в порядке, я опять занялась моей новой книгой. Было здорово заниматься работой, не обращая внимания на пылесос Вероники, и следить лишь за камином и за детьми, когда они возвращались из школы.

Омрачала идиллию только Шерри. Я никогда не могла уличить ее в таком постоянстве. Ежедневно она либо звонила по телефону, либо заходила к нам, чтобы оторвать Джоэла от работы и покатать на маленьком «порше». Выяснилось, что она взяла его у какого-то советника из ООН, который укатил в свой родной Камерун за инструкциями, и так до сих пор и не вернулся. Они могли уехать и вернуться в любое время, и Джоэл об этих поездках ничего не рассказывал. Но, несмотря ни на что, Эрика продолжала наблюдать за ним, и главной нашей заботой было то, чтобы у Джоэла не повторились симптомы его болезни. Шерри-терапия закалила его, он стал холоден и серьезен. Все инициативы шли со стороны Шерри.

Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк-Берне, ее позиция по отношению к Джоэлу была ободряющей.

— У Джоэла все идет нормально, дорогуша. Оставь его мне и не беспокойся.

Даже в общении она не оставляла свой профессиональный жаргон. Я заметила такое у людей науки — что-то типа снобизма наоборот. Ее слова сами по себе не успокаивали, а действовала некая уверенность опытного врача — практика, ощущавшаяся за этими словами. Ее стройная фигура в трикотажном костюме типа «Шанель», шелковый зонт, который она небрежно держала в руке, давали чувство уверенности в ее профессионализме. Выслушав эти приятные новости, я пошла рядом с ней по красным коврам, под хрустальными люстрами, мимо кланяющихся, одетых в униформу служащих.

— Должно быть, вы много покупаете, — сказала я.

— Это не я. — Ее интонация напоминала Сумасшедшего Гарри. — Это мой бедняга Ганс, он здесь истратил целое состояние. Он скоро заложит свою голову на этих аукционах. Слава Богу, мне удалось его уговорить просматривать лоты перед торгами. Мы встречаемся в три.

Мы вошли в зал современной живописи. Мне понравилась одна из картин Пикассо, но мои средства, естественно, не позволяли ее приобрести. Потом мы обошли зал восточных искусств, мимо кубков из слоновой кости и отрезов шитого золотом шелка. И, наконец, вошли в зал примитивного искусства Карибских Островов, где встретили ожидающего нас доктора Рейхмана.

Хотя слово «ожидающий» подходило не вполне. Весь мир и Эрика, в том числе, были забыты, он же ходил от экспоната к экспонату с отрешенностью пеликана. Чеканка на бочках из-под керосина, статуэтки Водуна и Шанго были выставлены на стендах под картинами, на фоне бархатной коричневой драпировки.

Он изучал одну из висевших на стене картин, когда Эрика громко представила меня:

— Ты, конечно, помнишь Нору Бенсон.

Мусульмане называют это «барака» — комбинация энергии, теплоты и душевного обаяния, которой обладают святые или целители. Ею обладают также богатые психиатры. Когда доктор Рейхман взял меня за руку и уделил мне все свое внимание, его радость от встречи со мной и участливое отношение к моему здоровью произвели эффект нескольких бокалов мартини. Его седые волосы были столь же густые, как и тогда, на Рашен-Хилл в Сан-Франциско. Несмотря на то, что была зима, тело его было покрыто бронзовым загаром. Его хорошо сшитый костюм был так же немного помят, и пахло от него тем же одеколоном.

Мы бурно обменивались любезностями, затем, пытаясь заразить меня своим энтузиазмом, он взял меня за руку и указал на картину, которую он перед этим рассматривал.

— Что вы об этом думаете? — спросил он. — Я не большой любитель примитивизма — двухмерные сараи и деревья, намалеванные по-детски чистыми цветами, абсолютно не волновали меня, а эта работа, без сомнения, была сделана в стиле примитивизма: белый, какой-то сказочный катафалк, едущий по тропической улице: все, конечно же, размалеванное ярко-красной и ярко-голубой красками.

— Посмотрите внимательнее на катафалк, — подсказал он мне.

Я уставилась на него, стараясь не разочаровывать собеседника. Но увидела всего лишь повозку, которую тянули четыре украшенные перьями лошади.

— Неужели у них на островах есть такое? — сказала я уклончиво.

— Несомненно. Эти повозки используются, главным образом, для похорон детей. Но обратите внимание сюда, дорогая моя, — на этом обычном, европейского образца, катафалке вы можете заметить полосу