Метро 2033. Изнанка мира - Тимофей Калашников

— Тут не курорт, а исправительное учреждение. Двадцать лет работаю, и никто еще не умирал, — не испугался угроз тюремщик и с обидой добавил: — А если начнем разбираться, то ей кусаться тоже не положено. И ни ты, и никакой Сомов разрешить этого заключенным не можете. А если разрешит, то тогда сами их и сторожите! Понаехали тут…

Шаркая ногами, он неторопливо приблизился к двери и с пыхтением открыл ее. Кирилл нетерпеливо забежал в камеру. Ирина сидела на матрасе, закутавшись в бушлат, и смотрела так испуганно, что у парня защипало в носу от жалости.

— Вот, посмотри, — юноша сел на корточки и подал Лыковой миску и пакет. — Угощайся… тут и ложка где-то должна быть.

Девушка развернула сверток и жадно набросилась на еду.

— Спасибо, Зорин, — проговорила Ирина, собирая последние крошки. — Ты и правда друг…

— Ира, — Кирилл разжал кулак. — Ирочка, смотри…

Глаза узницы округлились и наполнились слезами.

— Это же… — Лыкова взяла с его ладони часы и, словно не веря, быстро вертела их в руках. — Мои часы… А у меня их забрали… Они же еще мамины, от нее сохранились… А ты смог вернуть…

Она крепко обняла Кирилла и заплакала.

— Ириночка, я сделаю все… слышишь, все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда! Я поговорю с отцом… с Сомовым… если понадобится, до самого Москвина дойду! Я найду способ спасти тебя… Послушай, выходи за меня… Только соглашайся… слышишь… выходи за меня замуж…

— Зорин! — узница неожиданно прикрыла юноше рот тонкими пальцами. — Замолчи…

И, посмотрев на Кирилла так, как будто видела впервые, она припала к его губам…

* * *

Долгие часы ожидания в маленькой грязной каморке, нарушаемые только шагами часового, давались ей нелегко. Никогда не знавшая настоящей тяжелой работы, ограничений, неудобств, Ирина росла, как принцесса из сказки, читать которые она очень любила. Все, на чем настаивал отец, это «необходимость соблюдать приличия», то есть не очень выделяться. У нее была отдельная комната, где стояла настоящая кровать, застеленная настоящими льняными простынями, кресло, в которое была брошена шкура какого-то пятнистого зверя, шкафы, полные всякой всячиной, и великолепное большое зеркало, в которое, правда, никто, кроме самой Ирины да еще уборщицы, не заглядывал, потому что подруг у дочери секретаря северных станций Красной линии наркома Лыкова не было. Девушка могла мыться горячей водой хоть по два раза в день, спать, сколько угодно, в любое время суток, включать лампы дневного освещения по ночам. К ее услугам был холодильник, в котором не переводились деликатесы, о которых остальные жители метро, наверное, уже и не помнили: шоколад, чудесные рыбные консервы, (а не эта — фу! — вечная тушенка), баночки с малюсенькими маринованными огурцами. Она могла сварить себе спагетти и заправить их каким-нибудь изысканным соусом, но делать это все можно было только в маленькой кухне-столовой, спрятанной в служебном коридоре, и съесть все в полном одиночестве, за запертой дверью. Ни у ее отца, ни у ее брата почти никогда не хватало времени на нормальную еду. Но особенно Ирина терпеть не могла Сталинскую за то, что ей приходилось, в подражание остальным женщинам-комсомолкам, ходить в комбинезоне, который, правда, был сшит из очень качественной ткани. Конечно, у нее были платья, хотя надевала она их, только бывая на Ганзе, куда ездила никак не реже двух раз в месяц. Вот уж там девушка отрывалась по полной! Благо документы, выписанные на имя жительницы Краснопресненской Виктории Коноваленко, позволяли Красной принцессе куролесить, не бросая тень на идеологически выдержанного отца.

Сейчас же ей казалось, что нет ничего лучше, чем работать на грибных плантациях. А запах свинофермы вспоминался как самый мирный и даже манящий. Как хорошо быть простой работницей… Была бы у нее своя палатка, муж, может быть, дети… Но самое главное, у нее была бы жизнь.

А, впрочем, что за глупости лезут ей в голову? Сегодня с ней обращались совсем иначе. Отвели умыться, не толкали в спину дулом автомата, дали еды, которую она проглотила, даже не распробовав. И разве нет этого влюбленного мальчишки? Кажется, его отец — правая рука нынешнего начальника Сомова. Очень хорошо. Ведь это значит… Ведь это шанс! А уж свой шанс она никогда не упустит…

* * *

На следующий день, поменявшись сменами с одним из бойцов, Кирилл помчался на Сталинскую. С собой он нес две конфеты, принесенные отцом и бережно завернутые в бумагу, а карман оттягивал рожок, набитый патронами, который он собирался использовать для подкупа часового.

Все получилось именно так, как и было задумано. Боец в буденовке воровато отвел глаза и спрятал патроны за пазухой, и через минуту Зорин уже переступал порог камеры.

— Как ты? Тебя накормили? Что-нибудь надо? — вопросы сыпались из юноши, обгоняя один другой.

Ирина не отвечала, а лишь смотрела на него в упор.

— Вот тут немного конфет… — Зорин стал теряться от ее взгляда и молчания.

— Ты из-за меня отказался от сладкого, милый мой, — она приоткрыла губы и облизнула их.

Кирилл прикрыл глаза и стал отступать к двери, но было уже поздно. Ирина взъерошила ему затылок, а потом нежные ладони скользнули по шее и с неожиданной силой сжали его плечи.

— Не дразни меня… — прошептал Кирилл.

Она дерзко усмехнулась и отступила, потянув его за собой, а потом опустилась на колени и опрокинулась на грязный матрас.

— Скорее, скорей! Если меня казнят, я хочу, чтобы у тебя что-нибудь осталось. Хотя бы… хотя бы ты будешь помнить этот час…

Придумывать эти слова весь день было интересно, но сейчас, произнеся их, Ирина вдруг испугалась: настолько вдруг они задышали правдой, опалив ее настоящим ужасом, — смерть действительно была близко, очень близко. Девушка содрогнулась, а ее наивный партнер, которого уже трясло от возбуждения, приняв это за сигнал, кинулся целовать податливое тело со все возрастающим неистовством.

Теперь наступал кульминационный момент, когда, по ее расчетам, следовало оттолкнуть парня, чтобы он ушел, вкусив лишь крошку медового пирога. Лыкова отлично знала, что полуголодный мужчина готов на куда большие жертвы и усилия, чем сытый и довольный. Но древний женский инстинкт подсказал, что в данном случае правильнее будет не скупиться. Едва ее пальцы коснулись кожи над воротом рубашки Кирилла, пробежались по ушам и очертили линию скул, сойдясь на подбородке, как парень словно сошел с ума. Нежность, пронзительная, уже нестерпимая, до боли, накатила стремительной волной и так же быстро отхлынула, уступив место панике: как можно будет дышать, если эта женщина вдруг уйдет из его жизни?

Кирилл лихорадочно обвел глазами стены камеры и понял, что если надо будет убить, чтобы Ирина жила, он не задумываясь сделает это. Будь на месте убитого кто угодно, даже отец или брат…

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем обнаружил себя на полу: дрожащего, полностью истощенного вспышкой страсти; не представлял, с чем можно сравнить ощущения, которые переполняли тело. Перед глазами все еще вспыхивали и гасли ослепительные точки. В абсолютно пустую голову вплыла мысль о том, что хорошо бы одеться, дабы охранник, который мог зайти в любую минуту, не стал свидетелем… свидетелем… но продолжить у Кирилла так и не получилось.