Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро

— Ещё как.

Она не ванную имела в виду — в этом Кампари был уверен. Но тогда что? Его «нечеловеческую привлекательность»? Непохоже.

На кухне он нашёл термос с «кофе», разлил его по кружкам и щедро насыпал в одну из них пудры, в обиходе именуемой сухим молоком.

— Чёрный или белый? — вооруженный дымящимися кружками, Кампари раскачивался с пятки на носок на пороге ванной.

Девушка выключила воду. Ворот и рукава её рубашки промокли насквозь.

— Чёрный или белый что?

— Цвет, — честно ответил он.

— Тогда чёрный. Теперь вы должны сказать, что угадали.

— Вечно я что-то должен.

Кампари закатил глаза, протянул ей кружку и ушёл в спальню, где уселся на пол, скрестив ноги. Девушка рухнула рядом с ним и привалилась спиной к кирпичной стене. За прямоугольником окна уже темнело.

— Хотите знать, почему я распустила сопли? Забудьте. Вы не поймёте из-за чего тут реветь.

— Обещаете?

— Гарантирую.

— А если меня тянет к непонятным вещам?

Она отставила кружку и усмехнулась недобро:

— Почему бы и нет. Внимайте. Мне пришла повестка из Медицинского Совета.

— Какая повестка? — Кампари нахмурился, соображая, потом неловко рассмеялся. — Та самая? Медицинский Совет счёл, что вам пора произвести на свет нового гражданина Агломерации? Да ладно, — он сознавал, что недвусмысленно рассматривает её грудную клетку под мокрой рубашкой, но вместо того, чтобы отвести взгляд, ещё раз выдал: — Да ладно.

Она не выглядела обиженной, наоборот, оживилась:

— Знаю. Всю жизнь знакомые жалели: «Ой, вряд ли тебе придёт повестка, бедненькая».

— Злорадствовали, то есть.

— Ага. В тринадцать расстраивалась. В шестнадцать вздыхала с облегчением. Оказалось, зря: на последнем осмотре установили, что я отвратительно, безвыходно здорова, и возраст сейчас — «самый благоприятный».

Кампари хлебнул из кружки, чтобы взять паузу. Воспроизводство населения принято было обсуждать открыто, однако теперь ему стало не по себе.

— К сожалению, медики не научились растить новых граждан из пробирок, — он отклонился назад, разминая внезапно неудобные лопатки.

— Если научатся, большинство моих знакомых придут в отчаяние! — воскликнула девушка с едким весельем. — Женская половина интерната с ранних лет грезит, соревнуется, молится перед осмотрами: «Хоть бы меня признали годной».

— Вот и я думал, что это престижно, — заметил Кампари, подавив приступ тошноты.

— Мне до лампочки, престижно или нет. Я не хочу. Это не по мне.

— Не помню, где слышал эту историю, — он усмехнулся: — Война. Приводят к командиру пленных. И начинается: «Этого расстрелять». Первого ставят к стенке. «И этого расстрелять». Второй с достоинством встаёт к стенке, его расстреливают. У третьего сдают нервы, он рвётся из рук, кричит: «Я не хочу! Я не хочу умирать!». Командир: «О, этого расстреливать не будем, он не хочет».

Девушка закрыла лицо, через несколько секунд Кампари услышал, что она смеётся.

— Жаль, что это не мой случай.

— Бывали эпохи и пострашней, — задумчиво сказал командор.

— Да, кому-то до меня было ещё хреновей. Это не утешает.

Возразить было нечего, но он продолжил:

— Государство не брало на себя заботу о детях.

— Некоторые мечтают о тех временах. Хотят возиться с ребенком. Не со всеми, как в интернате, а со своим. Но говорят об этом шёпотом.

— Конечно, шёпотом, — кивнул командор. — Эта ересь не хуже вашей. У нас незаменимых нет, один житель Агломерации не должен быть дороже другого. Любовь к согражданам и городу — чувство правильное и достойное, любовь к одному человеку — болезненная фиксация, психическая деформация, мешающая члену общества адекватно выполнять свои функции. И вообще, на кон поставлено выживание Агломерации, нельзя пускать размножение на самотёк. Но чего стоит выживание всех, если никто в отдельности не счастлив?

Девушка посмотрела на него, будто впервые увидела:

— Только что говорили цитатами из декретов, а теперь мне хочется запереть дверь и задёрнуть шторы.

— Но вам-то система интернатов на руку, — он прикрыл глаза. — Процедура зачатия, насколько я понимаю — дело сугубо медицинское. Совокупляться с биологически подходящим незнакомцем не придётся. Риски для здоровья минимальны: за вами бегают с уколами, таскают на проверки. Морозильную камеру забивают по особому списку.

— Вместо того, чтобы жрать по особому списку, я предпочту не вспоминать о своём теле, — перебила она.

— Повестки по второму разу не приходят, — он упёрся лбом в колени. — До конца жизни вы — женщина, исполнившая долг перед обществом.

— Да не хочу я быть женщиной, исполнившей долг.

Кампари поднял голову и посмотрел на неё правым глазом, прищурив левый.

— Вы собирались закончить предложение на два слова раньше.

— Да. Иногда думаю, что мужчиной быть легче, а на самом деле, не хочу быть ни женщиной, ни мужчиной. Лучше бы у меня между ног вообще было пусто. Ну что, сдадите меня в Медицинский Совет?

Командор отмахнулся.

— Казалось бы, — он думал вслух, — Добились равенства полов на грани тождества.

Она скептически хмыкнула.

— Даже в монастыре братья и сёстры живут бок о бок. Что вам мешает, кроме повестки?

— Вы меня допрашиваете в неформальной обстановке?

— Я же не контролёр. Просто столько лет сограждане пугали меня однообразными стремлениями, а тут — «Не хочу быть ни мужчиной, ни женщиной».

— И к чему, по-вашему, стремятся наши сограждане?

— К расширению продуктовых списков и удовлетворению сексуальных потребностей. Если достичь первого непросто, то со вторым проблем нет — здоровый секс между существами противоположного пола одобряется, пока не мешает работе и прочим обязанностям. За ночёвки в чужой квартире по головке не погладят, ну так весь световой день граждане проводят в толпе себе подобных, «ночное одиночество необходимо для душевного равновесия».

— Можно подумать, у нас есть выбор, — процедила она, уязвлённая его снисходительным тоном. — Делить с кем-то квартиру в метр шириной?

— Да-да, это противоречит санитарным нормам, а строительство жилья другого типа — неразумное расходование земли. Заметили изъян в логике? Площадь дома не изменится, если снести пару внутренних перегородок. Подозреваю, основная причина запрета — риск «болезненной фиксации на одном существе» и, соответственно, смена приоритетов. Ладно. Вернёмся к вашей проблеме.

Командор зажёг лампу на письменном столе и вернулся на пол.