Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро

На что они рассчитывали? В жестяные банки заливают не джин, а спирт, добавляя запах хвои и лимона с помощью алхимических трюков. В общем, остерегайтесь подделок и имейте в виду: я не несу ответственности за превышение дозы.

А Кампари? Это не только итальянская фамилия, но и 20–30 градусов алкоголя. Биттер прельщает цветом заката, крови и маковых лепестков. При смешивании с ним апельсин — солнце в зените — превращается в грейпфрут.

Слышите, как я вычурно заговорил? У самого в глазах темно.

Но антураж! С девятнадцатого века на рекламных плакатах — то рогатый арлекин в цитрусовой кожуре, то страстные объятия в красном полумраке. В общем, с претензией.

И Кампари, и джин льют в Негрони. Почти все готовы потягивать эту смесь через трубочку, а вот любителей глотать горькую, крепкую жижу в чистом виде — гораздо меньше. К чему это я? Употреблять нас в качестве коктейля — легче, чем по отдельности. (Не забудьте приложить лёд).

Живое подтверждение моей алкогольной теории сидит передо мной и деловито собирает в сумку тетради, учебник, подставку, пенал. Смотрю на часы: звонок вот-вот грянет.

Бросаю в рюкзак тетрадь и ручку, засовываю телефон в карман, в два прыжка оказываюсь за дверью, где и перехватываю выходящую Дашу.

Повторяю приглашение в устной форме. Мне вежливо сообщают, что присутствовать на всех уроках совершенно необходимо.

— Но можем встретиться после школы, — заканчивает Даша.

И на том спасибо. Объект раним, и давление — не лучшая политика. Я не настолько придурок, чтобы упоминать своего друга, но барышня перехватывает инициативу:

— Кампари не звонил тебе со вчерашнего дня?

То есть я стою здесь, красивый до рези в глазах, шоколадными кудрями встряхиваю, очами синими сияю, а она меня об этом негодяе спрашивает?

— Он никогда не звонит, — отвечаю я, несколько опешив. — Он это ненавидит. Но сейчас на связь не выходит даже смсками.

Даша прикусывает губу, и глаза у неё опять набухают.

— Мне действительно надо поговорить с тобой.

— Буду ждать в вестибюле после седьмого, — обещаю я, окончательно заинтригованный.

Надо было установить пункт связи на восточной стене, вопреки уставу монастыря, ругал себя Кампари, а теперь поздно кусать локти и считать секунды.

Выйдя за ворота, он не свернул к Линиям, а пересёк проулок и скрылся в переплетении веток. Пусть Валентина занимается газами и взвесями, но, если барьер изменил свойства, первым об этом должен узнать он.

Знакомые заросли кончились слишком быстро: он подошёл вплотную к колеблющейся плёнке, а особняки торчали прямо за спиной. Протянул руку в вибрирующее марево. Ничего. Шагнул вперёд. Оказался лицом к заборам. Монастырь и границу теперь не разделяли и пятьсот метров, а видимый барьер сбивал с толку почище незримого.

Кампари зашагал прочь, предплечьем прикрывая лицо от шипов.

Выбравшись к проулку, он увидел у ворот госпожу Авилу и приблизился, вглядываясь в её черты — до странности безмятежные.

— Сами-то поняли, что сотворили? — усмешка пряталась в уголках её глаз, но не тронула губ.

— Нет, — честно ответил Кампари. — А вы уверены, что я причастен к происходящему?

— Кто, если не вы?

Он приложил руку ко лбу.

— Я столько раз утверждал, что Агломерация — это лаборатория, декорация, но не настоящий город, а теперь либо мыльный пузырь сдувается, либо я схожу с ума.

— Вот и побеседовали о пузырях на ночь глядя. Однако, смею вас уверить, мы не сдуваемся. У меня недурной глазомер: да, граница сжалась, но сейчас она неподвижна. Интересно, с чем это связано?

— У меня есть идея, но она мало похожа на правду.

Настоятельница подняла бровь, ожидая продолжения.

Рассказать ей о том, что, открыв железную дверь, он распечатал герметичную упаковку? А вернув заслон на место, остановил утечку воздуха из пузыря, который зовётся Агломерацией? Это противоречит здравому смыслу хотя бы потому, что под той дверью была дыра, в которую убегали рельсы. То, во что верит он, не имеет значения. Беспокоиться нужно о насущных проблемах.

— Ночью я был в подвалах. Об этом не должен знать никто, иначе монастырь разберут по кирпичику.

— Кто может узнать?

— Неподкупные ребята из Отдела Внутреннего Контроля. Явившись с обыском, они в первую очередь полезут копаться в моём мусоре. «Ищи то, от чего объект избавился» — их этому на первом году старшей школы учат.

— От чего объект недальновидно избавился?

— От одежды, заляпанной землёй и илом.

— Вы за барьером испачкались?

— Нет, в подземном русле ручья.

— Что ж, неподкупные ребята очень развеселятся, если это увидят. В лаборатории даже определят район и водоём. Свалиться в ручей в полном обмундировании — удар по репутации, но одним одиозным случаем больше, одним меньше…

Рот Кампари против его воли кривился в ухмылке.

— В теплицах земля всегда рыхлая, — добавила настоятельница. — Мне не трудно спрятать вашу сброшенную кожу там, а ночью развести костёр. Десять лет назад я поступила так же. На вас были замечательные образцы, я долго рассматривала их под микроскопом, но выбора не было — пришлось избавиться. В Агломерации не выращивают хлопок ради ткани, да и животную кожу негде взять.

— И вы только сейчас мне об этом рассказываете?

— Когда, если не сейчас? Вы ведь нас покидаете.

— Нет, я еду в Центр.

— Желаете увидеть плоды своих деяний? — ирония не скрыла проступившую в голосе настоятельницы тревогу.

— Напротив, не желаю видеть эти самые плоды.

— Вы понимаете, чем рискуете? Почему вы не торопитесь туда, куда десять лет стремились всем сердцем? Память подала признаки жизни?

— Не могу похвастаться. Но у двадцати человек без меня нет будущего.

Госпожа Авила едва заметно поморщилась.

— У них никогда не было будущего без вас. Я говорила, что это тупик.

— А есть пути, которые не заканчиваются тупиками? Если нет, лучше я сам выберу, в котором застрять.

— Тогда прощайте, — госпожа Авила подала ему руку и тут же спросила: — Что у вас с ладонью?

— Открывал двери между мирами, — засмеялся он. — Кровью.

— Чересчур, — покачала она головой. — Но символично. О многом говорит.

— Можно подумать, вы эту дверь открыли бы словом, — он улыбнулся ей так же, как при свете трикирия в овальной зале, и зашагал к юго-восточному углу.

— Мыслью! — донеслось ему вслед.

Пустая платформа сияла металлом. Рельсы, замыкающиеся полукругом с одного края, за другим убегали вдаль, вливаясь в ослепительную паутину и запутываясь вокруг кольев домов.