Карлики смерти - Джонатан Коу

– Конечно, известно, – ответил я, нервно хохотнув. Он тоже засмеялся, и мы невесело похмыкали над наивностью вопроса.

– Так вот, он же не станет втыкать басуху в голосовой аппарат без директ-бокса, правда? – сказал он и, не успел я ему ничего ответить, продолжил: – А в таком случае я могу лишь допустить, что когда ты мне сказал про ваш «грязный» звук на выходе, ты лишь по старинке струйку подпускал. Он, блядь, безупречен, этот аппарат. Пристегивается «Ямаха REV-7», для эха на голос, и «Роланд SDE-3000» на короткую задержку. У вас четыре компрессора dbx 160X и два 27-полосных «Кларка-Текникс». Ты же знаешь, что это такое, правда?

– Конечно. Это.

– …графические эквалайзеры, правильно.

– 27-полосные, а? Ничего себе.

– Вся эта техника питается усилками «Си-Аудио», так? Система четырехсторонняя с кроссоверами «Брук Сайрен». На всех стоят драйверы компрессии, а еще есть даже лишний модуль с сабвуфером на 24 дюйма. Так как вам, к хуям, на всем этом удалось добиться грязного звука?

– Хрен знает, – сказал я, отчаянно улыбаясь. – Может, включить забыли.

На это мое замечание он внимания не обратил.

– Вы, черти, вообще у нас, должно быть, все комнаты перепробовали.

– Не совсем, – сказал я. – Мы никогда не были в Студии «В». – Я встал и подошел к его столу, чтобы заглянуть к нему в журнал, куда он записывал все наши брони. – Может, нам Студию «В» надо попробовать. Там сегодня кто-нибудь сидит?

– Возможно, – сказал он. – Она очень популярная, Студия «В».

Я попробовал что-то разглядеть у него в журнале, но он вдруг нагнулся над ним, пряча его от моих глаз.

– Почему Честер нас никогда не вписывает в Студию «В»? – спросил я. – Что в ней такого особенного?

– Мы ее пока оборудуем, – сказал он. – Ставим новый аппарат. Она еще не готова.

Не могу отрицать – меня этот вопрос уже какое-то время интриговал. Где-то в здании – не уверен, где именно, – имелась тяжелая черная дверь с большой заглавной «В». Насколько мне было известно, в эту комнату никогда не пускали ни одну группу, и Винсент постоянно отговаривался противоречивыми байками о том, почему туда нельзя. Иногда она бывала забронирована на следующие три недели, иногда ее переоборудовали, иногда занимали под склад. Временами он подробно перечислял оборудование, которое туда ставил, в другие разы слова из него не вытянешь, стоит о ней обмолвиться.

– Мы пока никого не бронируем в Студию «В», – сказал он, захлопнув журнал. – Когда освободится, вам скажем первым.

Я намеревался и дальше его порасспрашивать, но тут нас прервало появление Хэрри, нашего басиста и ведущего вокалиста. Следующие несколько минут мы занимались извлечением из кладовки наших инструментов, проверкой микрофонов и подготовкой к репетиции.

Расположились мы в самой маленькой студии – в ней и потолок был ниже всех. Хэрри вообще-то едва мог в ней выпрямиться. Даже не знаю, что вам рассказать о Хэрри, если не считать того, что он был самым нормальным и ненапряжным членом группы. На басу он играл средне, пел тоже. Играл он потому, что ему нравилось, а поп-звездой стать даже не стремился толком, да и трудных личных заскоков у него не было. Этим он отличался от двух других, которые явились вместе, минут через десять.

Днем Мартин работал страховщиком, а по вечерам становился героем гитары. Зарабатывал он раза в четыре больше всех нас (не то чтоб это о многом говорило), и все, что мог отложить из своего заработка, тратилось на музыкальное оборудование. У него была гитара ручной работы, а струны на ней он менял перед каждой репетицией. Иногда и между номерами перетягивал. Его усилитель, ростом выше его самого, стоил больше всего нашего оборудования, вместе взятого. У этого усилителя имелся нелепый пульт – сплошь сверканье разноцветных огоньков и цифровых дисплеев, и он постоянно хранился на складе, потому что мы вчетвером не могли его никуда вынести. В нем муниципалитет Лэмбета мог бы поселить с полдюжины обездоленных семей. Все это было бы прекрасно, окажись Мартин хорошим гитаристом; но суть в том, что знал он всего где-то аккордов пять и за всю жизнь ему так и не удалось ни разу сымпровизировать соло. То, чего ему недоставало в музыкальных способностях, он компенсировал техническим перфекционизмом. На одной нашей халтуре настройка у него как-то заняла тридцать семь минут. Мы все как по лезвию ножа постоянно ходили, поскольку один крохотный, едва заметный недостаток звука – и он уже взрывался своей типичной истерикой. Однажды играли мы в пабе в Лейтонстоуне, у нас какая-то заводка на вокале пошла, так он вихрем унесся со сцены, а потом выяснилось, что он заперся в багажнике своей машины. Волосы он стриг под бобрик, лицо всегда было напряженным, и он неизменно носил галстук. Без галстука я его никогда не видел.

И был у нас еще барабанщик Джейк, упертый экзистенциалист в черном берете и очках Государственной службы здравоохранения в золотой оправе. Джейк еще учился – по совместительству зарабатывал степень по философии и литературе в Бёркбеке, по-моему. У себя в комнате он репетировал на томе «Бытия и ничто» как малом барабане, а три тома «В поисках потерянного времени» служили тамтамами. Как и у Мартина, у него как музыканта тоже имелись свои недостатки. У него была громадная коллекция пластинок, на которых играли самые технически авантюрные барабанщики в истории – Арт Блейки, Элвин Джоунз, Тони Уильямз, Джек Де Джонетт[25], но нам так и не удалось научить его играть ни в каком тактовом размере, кроме 4/4, и он, стоило чуть отвлечься от бас-барабана и малого, сразу безнадежно запутывался. На самом деле, вот это единственный рисунок, который он знал:

Попросишь Джейка постучать тебе на легкой, как перышко, версии «Девушки из Ипанемы»[26] – и вот это принимался выстукивать, на максимуме громкости. Раньше он и песни для группы сочинял, только мы ни разу не удосужились ни одну из них сыграть. Его страсти-близнецы – к метафизике и поп-музыке – отчего-то так и не склеились в единое удовлетворительное целое. В итоге он писал такие песни, где сочленялась философская глубина «Нетопыря из преисподней»[27] с грубой рок-н-ролльной энергией «Мира как воли и представления» Шопенгауэра. Джейк мне в целом нравился, но приводил в бешенство. Не будь он таким начитанным – был бы, по-моему, самым бестолковым человеком, что попадались мне в жизни.