Карлики смерти - Джонатан Коу

Совсем не такого ожидал я, когда переезжал в Лондон. Но, опять же, даже не знаю, на что я рассчитывал. У меня было приятно избалованное детство ребенка среднего класса на окраинах Шеффилда, и там я провел первые двадцать лет своей жизни, зная о мире недостаточно, чтобы понимать, до чего мне повезло. Семья у нас была дружная – все втроем, – а много друзей я не заводил: был только Дерек вообще-то, живший по соседству, да еще Стейси, на которой я чуть не женился.

Дерек на пару лет меня старше, но разницы это, похоже, никакой никогда не составляло, даже в подростковый период, когда два года могут казаться совершенно непреодолимой поколенческой пропастью. Наверное, вместе нас удерживало то, что мы оба были одержимы музыкой (хоть и по-разному). Моя одержимость была скорее практической: мне хотелось слушать пластинки преимущественно ради того, чему я мог из них научиться, а затем применить в собственной игре. (Я в то время играл на гитаре; на фортепиано переключился, только когда мне почти исполнилось семнадцать.) А вот Дерек стремился лишь к потреблению. Он жадно ловил новые веяния в музыке и поглощал и переваривал их, не успевал кто-то из нас, прочих, даже понять, что происходит. Началось с панка, который в нем что-то возбудил аж в четырнадцать лет. Я в то время еще слушал всякие дурацкие банды, что специализировались на сдёре с классики и концептуальных альбомах с огромными разворотами конвертов, покрытыми картинками из Толкина; но он вскоре от такого меня отговорил. Бывало, я приходил к нему в комнату и он ставил мне новейшие синглы (сам я синглов никогда не покупал) на своем древнем проигрывателе «Дансетт»[24]. Он их приобретал по пять-шесть в неделю, а то и больше. Все это происходило еще в те дни, когда двенадцатидюймовые синглы и диски с картинками были горячей новостью. Затем наступил черед Новой Романтики (так называемой), за ним – глухомань, когда он ходил неизменно мрачный и говорил, что не происходит ничего интересного, а потом наступил Хип-Хоп и Хаус, и он стал счастлив. Я меж тем начал играть в местной банде, и он исправно ходил на наши выступления, о музыке никогда никак особо не отзывался, из чего я сделал вывод, что она ему не очень-то нравится. Иногда он произносил что-нибудь вроде того, что нам не хватает присутствия, и критиковал наши прически. Полагаю, к тому времени дружба наша уже разошлась по разным дорожкам, и о музыке мы разговаривали не так уж часто. Я всегда полагал, что у преданного слушателя и преданного исполнителя по большому счету не так уж много общего.

Но хорошо, что Дерек приходил к нам на выступления, потому что он сопровождал Стейси. Вдвоем они появлялись, где б мы ни играли – обычно ничего блистательнее разогрева у кого-нибудь в «Лед-милле» в субботу вечером, – и стояли в первом ряду, где мне их было видно, а после мы втроем шли куда-нибудь выпить. Стейси была потрясная. Я так до сих пор считаю, даже сейчас.

Поначалу, когда я закончил школу, в колледж поступать мне не хотелось, я желал сразу заняться музыкой, а единственная работа, какую я мог найти со своей успешно сданной химией второго уровня сложности, – это выписывать рецепты за стойкой аптеки «Бутс». Там-то я и познакомился со Стейси. Она работала в отделе косметики.

Зачем я вам вообще все это рассказываю? Даже не знаю, как меня вынесло на эту тему. Всему свое место, а я должен описывать «Поместье Херберта». Делаю же я это потому, что на следующее утро, в восемь, я вышел из квартиры и пошел по району на работу.

Продвижение было медленным, если не сказать большего, поскольку с собой у меня был синтезатор, и общий вес клавиатуры и чехла составлял столько, что мои руки едва могли выдержать. Сразу после работы тем вечером мы собирались репетировать, и у меня бы не было времени вернуться за ним домой, поэтому другого выхода не оставалось – только тащить это чудовищное устройство на себе до самой лавки.

Выйдя из микрорайона, первым делом я увидел компанию детворы, которой полагалось топать в школу, но они швырялись кирпичами в велосипед. У всех были прически скинхедов и джинсы-варенки, и они улюлюкали и кричали непристойности, пока я с трудом перся мимо со своими клавишами.

– Ну и обсос! – хором вопили они.

Вообще-то не поспоришь: все они выглядели раз в десять сильнее меня. В этом районе я однажды видел, как двое восьмилеток подняли бетонную разделительную тумбу и швырнули ее в окно «форда-фиесты».

Ковыляя мимо бакалеи и рыбно-картошечной лавки, я осознал, что больше следующих десяти ярдов мне эти клавишные не пронести. Шел я уже пять минут, а до станции подземки оставалась еще миля с четвертью. Лицо у меня побагровело, я обливался потом и задыхался. Я брякнул клавиши оземь, сел на них и уронил голову в ладони. Немного погодя попробовал поднять инструмент снова. Не смог. Он будто приклеился к мостовой. Я снова сел сверху и отдохнул. Мимо, толкая коляску и с мелким ребенком в сбруе на спине, прошла одна моя соседка, несколько месяцев как беременная, и предложила помочь мне понести синтезатор немножко. Я вежливо отказался. Поблизости стояла телефонная будка; я знал, что придется вызывать мини-такси.

Утро стояло отвратительное, туманное и мокрое, и я сидел на мостовой и дрожал, потирая от холода руки, пока ждал такси. Через десять минут подъехал старый бежевый «ровер 2000».

– Чипсайд, э? – сказал шофер, крутой парняга в белесом жилете, из которого выбивался непристойный мех, украшавший его спину и плечи.

– Верно, – сказал я, вставая.

Он посмотрел на мои клавиши:

– Ваши?

– Да.

– Не могу взять, приятель. Никак.

– Что?

– Надо было им сказать, что вам нужен универсал или что-то вроде. А я эту штуку взять никак не могу. Хуй там.

– Я уверен, на заднее сиденье поместится.

– Заднее сиденье – для пассажиров, приятель. Это пассажирский автомобиль, а не, блядь, фургон для мебели. Знаешь, что с моей обивкой после такого станет?

– Может, в багажник попробуем.

– Ты погляди на чехлы, а? Валяй, погляди.

Я открыл заднюю дверцу и заглянул внутрь:

– Очень мило.

– Знаешь, сколько мне это стоило? Шестьдесят дубов. Шестьдесят дубов оно мне стоило. Если думаешь, что я стану херачить сюда тяжелые предметы, так еще подумай, приятель.

– Ну, я понимаю вашу точку зрения.

– Должно было вдвое больше обойтись, конечно, но у меня этот кореш, вишь, он по дешевке уступил. В общем, меня уволить могут, если я вздумаю на нем мебель перевозить. Моя работа мне дороже, вот и все.

– Ладно, слушайте, тогда не стоит.

– Шесть дубов минимум тебе это будет стоить, если я эту твою ебучку решу назад засунуть. Тебе куда надо было, в Чипсайд? Ну, это другой берег, нет, значит, еще пятерку сверху.

– Не беспокойтесь, я туда как-нибудь по-другому доберусь.