На Сибирской флотилии - Геннадий Турмов

Лера слушала эту незамысловатую историю и думала о той беде, которая пришла в российские семьи и принесла неисчисляемые страдания этим семьям независимо от их статуса и состояния.

А Матвей Лаптев в горячечном бреду как бы заново писал свое последнее письмо в село Крутцы далекой Вятской губернии.

«Город Владивосток, крейсер “Громобой”, 1904 года 30 июля.

Здравствуйте, любящая и дорогая моя супруга Гликерия Андрияновна и сыночек Димитрий! Шлю я, дорогая Гликерия, супружеское почтение и поклон, а Димитрию – родительское благословение и желаю от Господа Бога доброго здоровия и всякого благополучия. Уведомляю, дорогая Гликерия, что я – благодаря Богу – здоров, но об тебе сильно скучаю и забочусь. Не выходишь ты у меня из мыслей, всегда я вижу тебя как бы перед глазами. Что бы я ни делал, ничего не мешает думать о тебе… Да и сам я не допущу никогда в жизни, чтобы ты когда-либо ушла из моих мыслей. Даже когда постигнет Вечная разлука – и тогда постараюсь хоть не телом, но душою быть при тебе, дорогая Гликерия, и видеть тебя и Митю. Неуж Господь смилосердится над нами и не пошлет те дни, когда кончится война и я вернусь к любящей и дорогой супруге Гликерии и дорогому Димитрию… А скоро ли это будет – никому не известно, кроме Бога. Скорого окончания войны не привидится. Что еще покажут ноябрь и декабрь… Тогда у нас будет достаточно войск и придет эскадра из Кронштадта, и тогда… докажем косоглазым идолопоклонникам, – будут они помнить, как с русскими воевали, и детям своим закажут…

Я уехал из дому и расстался с тобой, дорогая Гликерия, на реке Вятке ровно пять месяцев тому назад. И, я думаю, до конца войны осталось столько же… Любящая моя супруга Гликерия, почему так долго нету от тебя письмеца? Очень я жду его… Я желал бы получить его быстрее.

Ох, дорогая Гликерия, я знаю – скучно тебе. Но и мне не очень хорошо. Делать нечего, живо в надежде на Господа Бога и его одного проси… И живи по примеру хороших людей… Нам надо… учиться отличать худое от хорошего. Человек, наживший смолоду какой-нибудь позор на себя, с тем и живет перед людьми до самой смерти, как бы он ни старался загладить его.

Затем до свидания, любящая супруга моя Гликерия и Димитрий. Остаюсь в добром здоровии, супруг твой и Митин родитель Матвей Прохоров. Еще шлю по поклону всему семейству…

Относительно своей службы я уже писал. Сейчас готовимся к походу… Еще кланяюсь любящей своей маме Марфиде Леонтиевне… Желаю я тебе, мама, – ох как! Но делать нечего… Прошу, мама, жалей Гликерию и Митю. А ты, дорогая Гликерия, тоже слушайся мамы, жалей и помогай ей во всем… Митю води к причастию и молись Богу. Да поможет вам Бог!».

Последнее письмо из Владивостока родные Матвея Лаптева получат от его сослуживца Петра Кормщикова, которому суждено было сообщить скорбную весть.

«Город Владивосток, крейсер “Громобой”. 8 августа 1904 года.

Многоуважаемый Прохор Николаевич и Гликерия Андрияновна со всем вашим семейством, шлю Вам свой привет и желаю от Господа Бога всякого благополучия и перенести Вам горе, которое Вас постигло. Ваш сын и муж Матвей Прохорович вчера вечером скончался после операции, при которой из боку был вынут осколок от японского снаряда, который повредил кишки и внутренности. Я был у него еще третьего дня, и он чувствовал себя не очень плохо, и я думал, что он, даст Бог, поправится.

Но, должно быть, судьба такая, что же делать… Жизнь наша в руках Господа – сегодня жив, а завтра не знаешь, что будет!

Но смерть на поле брани – это смерть почетная. И за православных воинов св. Церковь молится день и ночь… Ведь все православные воины умирают за веру, царя и отечество так же спокойно и легко, как умирал Матвей Прохорович. Дай ему, Господи, царствие небесное!

Да, горе Ваше велико, но я советую молиться Богу, он Вас утешит. Вам пришлют его жалование за месяц 30 р. И еще что причитается за захваченные японские суда, но это не скоро пришлют.

Мне жаль Матвея, как своего брата. Я с ним служил раньше всю службу, и здесь опять сошлись и служили вместе. Ваш доброжелатель арт. кварт. 1-й ст. П.Л. Кормщиков.

Гликерия, если желаете, можете хлопотать и получать пенсию для себя и для сына. Это полагается по закону, т. к. Матвей имел два Креста, 4-й и 3-й степени».

«Россия» и «Громобой» встали на ремонт, который растянулся на два месяца. Отрабатывая после ремонта боевые тренировки, «Громобой» в заливе Посьет зацепился скулой за каменистую гряду и снова встал на ремонт, который продлился до начала февраля 1905 года.

После этого оба крейсера совершили свой последний поход к берегам Японии. Их добычей стали четыре шхуны.

Однако злой рок продолжал преследовать «Громобой» – вскоре он подорвался на мине и вышел из строя до конца войны.

В декабре 1904 года Дмитрия назначили трюмным механиком, а уже в январе 1905 года он стал поручиком корпуса корабельных инженеров.

…В первых числах марта 1905 года поручик Мацкевич искал на Светланской ателье, чтобы сфотографироваться, о чем его уже давно просила в своих письмах Мария. Неожиданно он увидел на вывеске свою фамилию. «Его Императорского Величества фотограф В. Мацкевич» значилось на ней.

Фотографию, где он был запечатлен в парадном мундире и с двумя орденами на груди, Дмитрий подписал на обороте: «Марии Степановне на добрую память». Фамилию и имя он писать не стал, ограничившись витиеватой подписью. Ниже он приписал: «Влдвстк. 4: III-905 г.».

На обороте фотографии разместились фамилия владельца ателье, медали, полученные фотографом на различных выставках, и коллаж из короны и мантии с надписью: «Удостоен награды Его Императорского Высочества Великого князя Алексея Александровича», а на лицевой стороне под фотопортретом – надписи крупным шрифтом: «В. Мацкевич. Владивосток».

Отсылая письмо, Дмитрий еще раз улыбнулся, предвкушая, как воспримет Мария этот казус с однофамильцем.

История сохранила для нас еще одну фотографию поручика Дмитрия Мацкевича, помещенную в пятитомнике «Истории Русско-японской войны 1904–1905 гг., изданном в Санкт-Петербурге в 1909 году. Но это будет потом…

В своих записках знакомый Мацкевичу журналист Николай Петрович Матвеев отмечал:

«Год 1905, памятный для всей России, будет долго памятен и Владивостоку.

Начался год в тяжелом кошмаре.

Надежды на благоприятный для нас исход войны все таяли и таяли.

В конце 1904 года пал Порт-Артур. Вполне естественно, что можно было ждать нападения неприятеля на Владивосток.

Некоторые учреждения, которые все еще оставались не эвакуированными из Владивостока, было решено эвакуировать.

Местный Восточный институт выехал в Верхне-Удинск, а мужская гимназия в Нерчинск.

Владивостоку пришлось первому быть свидетелем Цусимского сражения.

16 и 17 мая сюда пришли остатки великого нашего флота: крейсер «Алмаз» и два миноносца, привезшие кроме печальной вести о гибели флота еще трупы убитых и раненых в знаменитом бою.