Пилсудский - Геннадий Матвеев

Оценка Пилсудским Пристора была воспринята Свитальским и Славеком как приговор их коллеге по вершине санационной пирамиды. Поэтому они, пожалуй, впервые попытались переубедить своего патрона, но безуспешно. Показателен вывод Свитальского: «Комендант – отшельник, он отгораживается от людей и обречен на мнения или даже замечания своих случайных собеседников, которые коменданту искажают реальную картину внутренних отношений»[272]. Это замечание важно не только своим прямым содержанием, но и как свидетельство того, что соратники стали позволять себе сомнения в правильности решений патрона. До 1930-х годов они себе этого не позволяли.

Жесткая характеристика Пилсудским деятельности Пристора, его личного друга и соратника еще со времен Боевой организации ППС, шокировала Славека и Свитальского. В тот же день они сообщили ее Пристору. Из их разговора видно, что все трое так и не поняли суть претензий маршала. Особое недоумение вызвало у них обвинение в нелояльности. Были ли другие, кроме перечисленных, причины отставки премьера, судить трудно. Свою роль вполне могла сыграть и личная неприязнь, по неизвестным причинам возникшая у Александры Пилсудской к Пристору и его жене, которую она даже не хотела скрывать от окружающих. Хорошо известно, насколько сильным может быть воздействие остающихся в тени жен на своих облеченных властью мужей. К чести Пилсудского следует сказать, что он сохранил Пристора в своем ближайшем окружении. Происшедшая с Пристором неприятность хорошо говорит и о его коллегах из группы «полковников», не бросившихся топтать неудачника, попавшего в немилость у диктатора.

В связи с отставкой Пристора (он, конечно, не мог ослушаться своего коменданта) возник вопрос о новом премьере. У Пилсудского было два выхода – назначить главой кабинета кого-то из прежних премьеров-полковников или же пополнить их круг новыми людьми. На встрече Пристора с президентом 4 мая был составлен список из трех кандидатов: Ю. Бек, В. Славек и Януш Енджеевич. Славек был премьером уже дважды, Бек был вице-премьером во втором правительстве Пилсудского, выполняя весь объем работы премьеров «санационных» правительств. Я. Енджеевич был их коллегой по легиону и Польской военной организации, в армии независимой Польши дослужился до майора, ушел в отставку, был директором учительской семинарии в Варшаве, в 1928 году пришел в большую политику. В правительстве Пристора он был министром по делам религий и народного просвещения, в ближайшее окружение маршала прежде не входил. Мосьцицкий 9 мая, на следующий день после переизбрания на пост президента, был у Пилсудского и представил ему список из несколько кандидатов. Маршал указал на Енджеевича, по своему обычаю предварительно не согласовывая с кандидатом вопрос о его назначении. Выдвижением Енджеевича на формально вторую роль в государстве Пилсудский расширил круг потенциальных претендентов на лидерство в лагере санации после его ухода.

Нежелание Пилсудского в последние годы жизни назвать своего преемника так и не нашло однозначного объяснения, поскольку сам он об этом никому прямо не говорил. Поэтому имеет право на существование и следующее предположение, тем более что оно не противоречит известным фактам. Пилсудский, судя по его оценкам ближайших сотрудников, не видел среди них никого, равного себе – конечно, не авторитетом, но хотя бы честолюбием и умением управлять другими. Ближнее окружение диктатора состояло из людей исключительно исполнительных, но не умеющих, по его мнению, мыслить стратегически, поддерживать равновесие в отношениях с обществом, не перебарщивая ни с либерализмом, ни с насилием. Он чувствовал себя в отношениях с ними не старшим товарищем, не руководителем, а отцом. Эта патриархальность имела множество выражений, в том числе даже в стиле общения. Как вспоминал Славой-Складковский, свидетельством наибольшего расположения Пилсудского к подчиненному было обращение «дитя мое», хуже, если он говорил «вы», и совсем плохо – «господин генерал». А ведь Славой-Складковский был не молоденьким поручиком, а зрелым человеком 1885 года рождения.

Для того чтобы подготовить Польшу к жизни без его руководящего начала, Пилсудский поставил перед собой задачу решить три основополагающие задачи. Первой из них было создание новых конституционных основ польской государственности. Так как однозначного преемника у него не было, а власть следовало сохранить за лагерем санации, то не оставалось ничего другого, как создать систему, делающую своеобразным Пилсудским каждого, кто встанет во главе властной пирамиды, и при этом исключить всякую возможность легального перехода власти к оппозиции. В соответствии со стратегической линией, намеченной диктатором еще в 1926 году, это должна была быть разновидность президентской республики. К этой мысли он возвращался и впоследствии. Так, на совещании с ближайшими сотрудниками 18 ноября 1930 года маршал говорил о необходимости поставить президента во главе всей системы государственной власти, над правительством и парламентом, но при этом освободить его от непосредственной ответственности за правление. Фактически он говорил о закреплении de jure системы, созданной им de facto начиная с 1926 года.

Все вопросы, связанные с содержанием конституции и порядком ее принятия, Пилсудский оставил на усмотрение своих ближайших сотрудников. В 1930 году он, правда, пообещал, что в свое время выскажет свое мнение по вопросу о конституции и соответствующем проекте Беспартийного блока. Есть свидетельство, что в 1929 году Ян Пилсудский, референт в сейме по этому вопросу, познакомил своего старшего брата с подготовленным ББ проектом и получил от него добро. Но глубоко он этим вопросом не занимался. Об этом прямо свидетельствует В. Енджеевич, неплохо осведомленный о событиях последних лет жизни маршала. В посвященном 1934 году разделе своего «Календаря жизни Юзефа Пилсудского» он написал, что маршал мало интересовался конституционным вопросом. Считал, что свое мнение он высказал в интервью 1930 года, а все остальное оставил на усмотрение Славека. Из этого можно сделать только один вывод: лично для него, в отличие от окружения, содержание конкретных статей, разработанных в соответствии с его основополагающей директивой, не имело особого значения.

Этого нельзя было сказать о соратниках диктатора. Своим высоким местом в государстве они были обязаны лишь его протекции. Их будущее место в органах власти напрямую зависело от того, каким будет новый Основной закон. Они могли получить искомый продукт, только пока жив был Пилсудский, прикрываясь тем, что это делается для того, чтобы обеспечить достойное место в государстве этому великому человеку. Не случайно встречающееся до сих пор мнение, что новый Основной закон писался под Пилсудского. В действительности же, наблюдая его ежедневно вблизи и зная подлинное состояние его здоровья, они не могли не понимать, что с новой конституцией нужно торопиться. Именно поэтому диктатор мог поручить техническую сторону этого дела соратникам, оставив для себя роль погонщика.

В собственном исключительном ведении он оставил два других, самым тесным образом между собой связанных вопроса, имевших первостепенное значение не только для режима, но и для судеб страны в целом. Один из них – укрепление основ безопасности Польши в условиях быстроменяющейся расстановки сил на международной арене и все более заметной утери Лигой Наций роли инструмента поддержания мира в Европе. В отличие от конституционного вопроса эту задачу он, полностью контролировавший сферу внешней политики, не хотел перепоручать никому другому Вторым вопросом была армия – его любимое детище и предмет особой заботы.