Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

При этом подчеркивалось, что от нее ожидают не только «блестящих результатов в научном отношении»; экспедиция, кроме того, может иметь и «немаловажные практические результаты, завязав новые, более тесные сношения с народностями Центральной Азии». То есть очевидно стремление придать экспедиции Козлова некоторое политическое звучание, чтобы таким образом увеличить шансы на ее финансирование правительством. К письму прилагались намеченная программа исследований («Доклад П. К. Козлова в Совет РГО»), по сути повторявшая неосуществленный проект 1914 г., предложения относительно состава экспедиции и необходимого снаряжения, а также подробная смета, согласно которой общая стоимость трехлетней экспедиции в Монголию и Тибет оценивалась в 100 тысяч золотых рублей.

Следующая инстанция – Наркоминдел, куда Козлов обратился самостоятельно, поскольку РГО поручило ему «ближайшее наблюдение за прохождением дела». 11 ноября 1922 г. с запиской от управделами СНК Н. П. Горбунова он отправился в ведомство Г. В. Чичерина на Кузнецком мосту, где вручил свой проект заведующему отделом Востока НКИД С. И. Духовскому. А уже через неделю (17 ноября) С. И. Духовский известил путешественника письмом о том, что Л. М. Карахан (заместитель наркома) ознакомился с его «Докладом» и не возражает против поездки научной экспедиции в Тибет.

Поначалу все складывалось довольно удачно для Козлова, что можно объяснить прежде всего совпадением его чисто научных интересов с геополитическими интересами советского государства. Г. В. Чичерин с Л. М. Караханом не менее Козлова стремились проникнуть в запретную Лхасу, поскольку оттуда можно было распространить советское влияние на весь буддийский мир, на всю Центральную Азию, и тем самым нанести удар по британскому влиянию на Востоке.

После НКИД проект Козлова поступает в Госплан для экспертной оценки и утверждения сметы экспедиции. 26 января 1923 г. он рассматривается на заседании подведомственного Госплану Комитета науки, в котором участвовали А. И. Рыков, М. Н. Покровский (Наркомпрос), академики В. А. Стеклов и П. П. Лазарев, П. А. Пальчинский (представитель Госплана) и С. Е. Чуцкаев (представитель Наркомфина). В результате принимается постановление: «Отпустить 50 тыс. рублей в серебряных ланах и 50 тыс. в золотом исчислении советскими знаками на оборудование экспедиции Козлова в Тибет».

Против такого решения выступил лишь В. А. Стеклов, назвавший экспедицию Козлова «несвоевременной», ибо она препятствует проведению других запланированных экспедиций. Надо сказать, что, несмотря на тесные контакты с академическими учреждениями, П. К. не счел необходимым проинформировать о своих планах ни Комиссию по экспедициям РАН, ни Петроградское отделение Оргбюро конференции по изучению производительных сил страны. Принятое Комитетом науки решение явилось полной неожиданностью для академического руководства, хотя, судя по воспоминаниям С. Я. Парамонова, Козлов еще осенью 1922 г. рассказывал о намечаемой экспедиции сотрудникам Зоологического музея РАН.

По возвращении в Петроград В. А. Стеклов поставил вопрос о целесообразности экспедиции Козлова на ближайшем заседании Петроградского отделения Оргбюро, состоявшемся 2 февраля. Мнение авторитетного академика было поддержано членами Оргбюро, которые согласились, что «экспедиция Козлова должна быть второочередною». Ситуация особенно накалилась после того, как слова В. А. Стеклова о том, что он «немедленно напишет в Москву», были переданы Ю. М. Шокальскому. Председатель РГО тут же послал записку В. А. Стеклову с просьбой не предпринимать каких-либо шагов до личной встречи с ним. По странному стечению обстоятельств в тот же самый день (2 февраля) РГО вручило Козлову командировочный мандат в Москву «для ведения дел по предстоящей экспедиции в Тибет».

Объяснение Ю. М. Шокальского с В. А. Стекловым произошло на следующий день и было довольно бурным. В. А. Стеклов сразу же заявил, что «разговаривать не о чем», – письмо в Москву уже отправлено, отметив при этом, что «оно основано на мнении Академии материальной культуры, Оргбюро, представителя секции человека и С. Ф. Ольденбурга». Это заявление глубоко возмутило Ю. М. Шокальского, ибо, как он позднее напишет в «Докладе Совету РГО», «в настоящее время подобные отношения между научными учреждениями и людьми могут действительно привести к серьезному ущербу для науки». 6 февраля 1923 г. Ю. М. Шокальский обратился к Н. П. Горбунову с просьбой поддержать своим авторитетом Тибетскую экспедицию, обещающую «богатые научные плоды». А еще через три дня заявил протест по поводу «неправильности обсуждения вопроса об экспедиции Козлова» на очередном заседании Оргбюро. Однако переубедить своих упрямых оппонентов Ю. М. Шокальскому не удалось. Особенно резко критиковал Козлова за то, что он не сообщил о своих планах ни Комиссии по экспедициям АН, ни секции человека Оргбюро, представитель последней С. И. Руденко. С мнением С. И. Руденко солидаризировались и другие члены секции: С. Ф. Ольденбург, В. П. Семенов-Тян-Шанский, Л. Я. Штернберг, В. Г. Богораз-Тан.

Возникшие разногласия между двумя группами влиятельных ученых – Козлов и руководители РГО (Ю. М. Шокальский, В. Л. Комаров) с одной стороны и руководство РАН (В. А. Стеклов, С. Ф. Ольденбург) с другой – имели под собой причины принципиального характера. Во-первых, утвержденная Госпланом смета Тибетской экспедиции РГО более чем в десять раз превышала стоимость академических экспедиционных исследований, запланированных на 1923 г., что могло привести к ущемлению интересов РАН. Во-вторых, экспедиция Козлова организовывалась хотя и по апробированному, но устаревшему образцу маршрутных рекогносцировок в духе Н. М. Пржевальского. Академические же экспедиции начала 20-х гг. стали приобретать характер планомерного специализированного изучения регионов. Это касалось и Монголии, куда летом 1922 г. была направлена Монгольско-Урянхайская экспедиция Геологического и минералогического музея РАН под руководством И. П. Рачковского.

Однако у экспедиции Козлова имелся большой «плюс» – с самого начала она задумывалась как правительственная, т. е. такая, которая должна была в той или иной степени способствовать реализации политических устремлений советского правительства. Об этой ее политической подоплеке недвусмысленно говорилось в официальной рецензии на книгу Козлова «Тибет и Далай-лама», опубликованной в журнале «Новый Восток»: русская научная экспедиция в Тибет призвана «подготовить почву» для отправки затем в эту страну торговой миссии. «Так, путем научного исследования и коммерческих связей окрепнут и политические взаимоотношения». Поэтому 9 февраля 1923 г., несмотря на противодействие мощного академического тандема Стеклов – Ольденбург, «малый» Совнарком принял на своем заседании решение об отпуске необходимых средств на организацию Тибетской экспедиции Козлова из фондов золотой секции Наркомфина. И, наконец, 27 февраля уже «большой» СНК постановил:

Признать своевременной и целесообразной экспедицию РГО в Монголию и Тибет под руководством путешественника П. К. Козлова сроком на 3 года.

Принять расходы экспедиции на средства правительства.