Моя жизнь. Южный полюс - Руаль Амундсен

Эти дни были серьезным испытанием для всех тех, кому не терпелось поскорее сойти на берег, сообщить наши новости, а может быть, и услышать что-то взамен. Три недели февраля позади, а мы едва одолели половину пути; будь погода получше, мы за это время уже дошли бы до Хобарта. Оптимисты все время утешали нас, уверяя, что рано или поздно должна наступить перемена к лучшему. И она наконец наступила. Благоприятный ветер помог нам сразу уйти подальше и от сомнительного острова Эмеральд, и от лежащих севернее, действительно существующих островов Макуори. Кстати, на одном из островов Макуори в это время помещалась самая южная в мире станция беспроволочного телеграфа. Она принадлежала Антарктической экспедиции доктора Моусона. Он вез также аппаратуру, которую хотел установить на антарктическом материке, но, насколько мне известно, в первый год связь не была налажена[59].

Последний бросок позволил нам продвинуться так далеко на запад, что теперь Хобарт был от нас почти строго на север. Это позволяло нам надеяться на помощь ветра в полосе западных ветров. Обстановка здесь мало меняется от года к году, и мы встретили привычную картину: частый свежий норд-вест, который держался до 12 часов, смещаясь затем к западу или юго-западу. Пока дул норд-вест, оставалось только лежать в дрейфе, держа минимум парусов; когда же ветер менялся, мы несколько часов шли в нужном направлении. Так мы шаг за шагом тащились на север к своей цели. Медленно двигались, что говорить; все же линия курса на карте с каждым днем становилась длиннее, и к концу февраля расстояние до южной оконечности Тасмании сократилось до очень скромных размеров.

На постоянной, сильной западной зыби легко нагруженный «Фрам» качало, как никогда, а это, скажу вам, не шутка. От качки пострадал такелаж: сломался гафель фока. Впрочем, это нас задержало не надолго. Сломанный гафель быстро заменили запасным.

Как ни надеялись мы дойти до места назначения до конца февраля, из этого ничего не вышло. Мы плыли еще всю первую неделю марта.

Под вечер 4 марта впервые показалась земля. Но так как видимость была плохая и за последние два дня у нас не было возможности надежно определить долготу, мы не знали точно, какой из мысов Тасмании находится перед нами. Чтобы внести ясность, коротко опишу берега, к которым мы подошли. Южная часть острова Тасмания образует три мыса; рядом с самым восточным из них, отделенный от большого острова лишь узким проливом, находится обрывистый, неприступного вида скалистый островок Тасмана. Но проход тут возможен, на вершине острова – на высоте 270 метров над уровнем моря – стоит маяк. Средний мыс называется Тасман-Хед; его отделяет от западного мыса залив Сторм-Бей, через который идут к Хобарту. Сюда-то мы и направлялись. Теперь спрашивалось, какой из мысов перед нами? В мглистом воздухе очертания земли расплывались, затрудняя решение этого вопроса; к тому же никто из нас прежде не бывал в этом уголке земного шара. С наступлением темноты хлынул проливной дождь. Так мы всю ночь и проболтались тут, не видя ни зги.

На рассвете подул свежий зюйд-вест, он разогнал большинство туч, и мы снова увидели землю. Решив, что это средний из трех мысов, Тасман-Хед, смело взяли курс на то, что приняли за Сторм-Бей. Ветер крепчал, мы развили хороший ход, и уже не сомневались, что через несколько часов будем в Хобарте. С этим приятным чувством сели завтракать в передней кают-компании, вдруг дверь почему-то рывком распахнулась, и показалось лицо вахтенного начальника.

– Мы не с той стороны мыса! – прозвучало зловещее сообщение, и лицо исчезло.

Прощайте, заманчивые планы, прощай, завтрак! Все мигом очутились на палубе и убедились, что удручающая новость, увы, верна. Из-за ливня мы промахнулись. Ветер, ставший теперь крепким, расчистил вершины скал, и на мысе, принятом нами за Тасман-Хед, мы увидели маяк. Значит, это остров Тасмана, и мы не в Сторм-Бее, а в Тихом океане, с подветренной стороны проклятого мыса.

Оставалось только идти галсами, пытаясь снова выйти на ветер, хотя мы знали, что это почти безнадежная затея. Ветер достиг силы шторма, и, когда мы попытались лавировать, было похоже, что нас совсем снесет. Мы слегка рассердились и решили сделать все, что в наших силах. Подняли все паруса, и «Фрам» начал пробиваться вперед, идя крутым бейдевинд. В первую минуту нам показалось, что нас перестало сносить, но чем дальше от земли, тем сильнее становился ветер, и вскоре мы убедились, что шторм теснит нас назад. Около полудня мы снова взяли курс на землю, и тут же могучий шквал разорвал в клочья кливер; пришлось срочно убирать фок, пока паруса не обстенило с вытекающим отсюда повреждением такелажа. От других парусов было мало толку; оставалось только прижаться к берегу и с помощью машины по возможности держаться на месте, пока ветер не угомонится. Ну и дуло в этот день! Один шквал хуже другого срывался с гор и трепал такелаж так, что все судно вздрагивало.

Понятно, настроение было довольно мрачное, и люди отводили душу в не совсем печатных выражениях. Досталось и погоде, и ветру, и року, и всей нашей жизни вообще. Не очень-то это помогло. Полуостров, отделявший нас от Сторм-Бея, нерушимо стоял на месте, и шторм продолжал бушевать, отнюдь не спеша пропустить нас в залив. Кончился день, и ночь прошла – никаких перемен. Только утром 6 марта появились намеки на улучшение. Ветер стих и сместился к югу. Правда, и нам нужно было на юг, но, держась вблизи берега, где совсем не было волны, мы сумели до темноты подойти к острову Тасмана. Ночь принесла с собой штиль, и мы не замедлили этим воспользоваться. Машина работала вовсю, да нам еще помогло попутное течение, и на рассвете 7 марта «Фрам» уже так далеко проник в Сторм-Бей, что мы могли наконец с полным правом считать себя хозяевами положения.

Сияло солнце – и люди сияли, словно и не было никаких неприятностей. Скоро и «Фрам» начал сверкать. Белую палубу хорошенько продраили, не пожалев мыла, и краска заблестела, как прежде. После этого и во внешности людей произошла разительная перемена. Анораки и одеяльные костюмы уступили место выходному платью разного покроя, пролежавшему в рундуках два года; бритвы и ножницы скосили обильную жатву; большинство голов украсились модными головными уборами, которые скорняк Рённе пошил из ветронепроницаемой материи. Даже Линдстр¸м, который до последнего дня сохранял звание самого тяжелого, самого толстого и самого… чумазого члена берегового отряда, явно выиграл от соприкосновения с водой.

А «Фрам» уже подошел к лоцманской станции, и к нам деловито подлетел небольшой катер. «Want a pilot, captain?» (Вам нужен лоцман, капитан?) Звук постороннего голоса – первого за столько месяцев – буквально заставил нас вздрогнуть. Вот и восстановлена связь с внешним миром. Лоцман, статный подвижной старик, с удивлением посмотрел вокруг, поднявшись на нашу палубу.