Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов

готовить данные для заместителя Верховного Главнокомандующего и начальника Генерального штаба, поэтому не слышал дальнейшего разговора. Меня, однако, вызвали сразу же, как только прибыло высокое начальство.

С Александром Михайловичем мы виделись совсем недавно, а вот с Георгием Константиновичем я фактически встретился впервые, до этого* лишь мельком видел его на маневрах в Белоруссии.

Г. К. Жуков произвел на меня сильное впечатление. Вся его осанка, речь, логика рассуждений свидетельствовали о несгибаемой воле, огромной энергии и уверенности в себе. Упругой походкой, как бы разминаясь после долгого сидения в машине, он прохаживался по довольно просторной землянке, окидывая всех входящих быстрым, оценивающим взглядом. Когда я вошел, он приказал доложить обстановку. Я сказал, что на оперативную карту наносят последние данные и через несколько минут ее принесут.

— А без карты не можете? — строго бросил Жуков.

— Могу, — ответил я и начал доклад с подробных сведений о противнике. Жестковатый взгляд умных глаз Георгия Константиновича потеплел. В этот момент генерал Мартьянов и начальник разведки подполковник В. Г. Романов внесли карту. Пока Василий Гаврилович прикреплял ее к стене, мой заместитель смело шагнул к Георгию Константиновичу и представился ему.

— Мартьянов! — не скрывая радости и удивления, воскликнул Жуков. — Сколько же лет мы с тобой не виделись?!

— Да лет восемнадцать, — прикинул Александр Алексеевич. Заместитель Верховного, оглядывая собравшихся и обняв одной рукой за плечи Мартьянова, сказал:

— Это мой однокашник по высшим Ленинградским кавалерийским курсам, где мы учились с ним в 1924 году. Вот видите, тоже генерал. И еще в нашем наборе генералами (да какими!) стали Рокоссовский, Еременко, Баграмян. А вот наш общий любимец Леонид Васильевич Бобкин безвременно, но как герой сложил свою голову под Харьковом… Я смотрю, ты кавалерии не изменяешь, — снова обратился к Мартьянову Георгий Константинович.

— Это так, — ответил за него генерал Москаленко. — Недавно мне пришлось сделать ему выговор за излишнее пристрастие к верховой езде. Но он утвержает, что на коне надежней, чем на машине, если расстояние небольшое.

— Однако мы отвлеклись от дела, — прервал командарма Жуков. — С тобой, Мартьяныч, мы потолкуем в следующий раз, я буду у вас частым гостем. Продолжайте ваш доклад, — сказал он мне.

Я обстоятельно осветил оперативную ситуацию в полосе армии, затронув и положение на соседних участках нашего фронта, а также 62-й армии Юго-Восточного фронта.

Когда я закончил доклад, Георгий Константинович, обращаясь к В. Н. Гордову, не без сарказма заметил:

— Странная получается картина: начальник штарма знает обстановку лучше, чем штаб фронта.

Александр Михайлович разрядил создавшуюся неловкость, объяснив, что я до недавнего времени исполнял обязанности начальника штаба Юго-Восточного фронта.

— За какую же провинность вас понизили? — настороженно спросил меня Г. К. Жуков.

В разговор вступил командарм. Москаленко доложил, что мой перевод по его просьбе на особо ответственный участок отнюдь не является наказанием, а скорее поощрением, и добавил, что 1$анее уже длительное время работал со мной в 38-й и 1-й танковой армиях.

Дав понять кивком головы, что удовлетворен ответом, Георгий Константинович сказал:

— Ставка приказала нанести здесь, севернее Сталинграда, решительный контрудар по врагу силами трех армий: вашей, 66-й — генерал-лейтенанта Малиновского, и 24-й — генерал-майора Козлова. Они заканчивают сосредоточение, а время не терпит, поэтому начинать предстоит вам, — посмотрев на Кирилла Семеновича, закончил свою мысль заместитель Верховного. Затем он спросил меня, знаю ли я, что удар войск армии назначен на 5 часов утра 2 сентября, то есть послезавтра, и, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Считаете ли вы этот срок реальным?

Я невольно повернулся к А. М. Василевскому и по его взгляду понял, что нельзя уклоняться от откровенного, прямого ответа. Тогда я без обиняков доложил, что за отведенное время организовать удар удастся лишь частью сил армии при минимальной артиллерийской поддержке и почти без танков, так как 7-й танковый корпус генерала П. А. Ротмистрова еще не прибыл, а остальные танковые соединения потеряли в предыдущих боях почти всю материальную часть.

— А вам известно, что если мы немедленно не ударим по врагу с севера, то Сталинград окажется в руках немцев? — резко бросил Георгий Константинович.

Тогда слово взял Василевский:

— Мы с товарищем Ивановым хорошо знаем обстановку на Юго-Восточном фронте, она действительно очень тревожная, но все же позволяет дать войскам Москаленко хотя бы трое суток на подготовку.

— Срок установлен лично товарищем Сталиным, и я не вправе его отодвигать, — сказал Жуков. — Всем нам необходимо принять самые чрезвычайные меры, чтобы выполнить приказ Верховного. Вам, товарищ Москаленко, надо срочно ехать в войска и добиться своевременного их выхода в исходные районы. Вашему штабу — разработать конкретные задачи каждой дивизии, увязать взаимодействие, довести до войск цели контрудара и указать методы. Мы с товарищем Гордовым приложим все силы, чтобы 66-я и 24-я армии как можно скорее пришли вам на помощь, а Александр Михайлович, я думаю, вернувшись в Москву, окажет нам содействие резервами и матчастью, а также тем, что разъяснит товарищу Сталину всю сложность ситуации под Сталинградом.

Мне подумалось, что каждый присутствующий после этих спокойных слов Георгия Константиновича проникся одной мыслью — сделать все для своевременного начала контрудара. Я невольно посмотрел на В. Н. Гордова, и в его взгляде, как мне показалось, проскользнуло сожаление по поводу его собственного поведения перед приездом Г. К. Жукова.

Все встали. Жуков и Гордов вышли из землянки, а Александр Михайлович задержался и тепло попрощался с нами, сказав, что его отзывают в Москву, чтобы вернуться к прямым обязанностям начальника Генерального штаба. Мы оба — Кирилл Семенович и я — пожалели, что рядом с нами не будет больше такого опытного и доброжелательного советчика.

В тот раз мне посчастливилось впервые наблюдать совместную работу Г. К. Жукова и А. М. Василевского. В дальнейшем я становился свидетелем этого неоднократно. По характеру и темпераменту это были во многом не похожие друг на друга военачальники. Георгий Константинович — категоричный, властный, идущий к цели всегда прямым, кратчайшим путем. Александр Михайлович — внешне мягкий, умеющий, как и его учитель Б. М. Шапошников, облечь свое решение в форму вежливой просьбы и иной раз исподволь подвести подчиненного к нужному выводу, так что у того создавалось впечатление, будто он самостоятельно пришел к нему. Казалось бы, на