Проза отчаяния и надежды (сборник) - Джордж Оруэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, время проявляло не только реалии романа. С годами сквозь страницы книги все явственнее проступало именно буржуазное государство с самоманипулирующей интеллигенцией, с двойным смыслом «свободы», с тоталитарным презрением к человеческим чувствам, с тем прогрессом, который беззастенчиво ставили на службу политического сыска, досмотра, преследования.
Это не мои слова! Это признания западных ученых и специалистов. Одним из первых это сделал знаменитый Эрих Фромм, который в послесловии к роману Оруэлла написал: «Мы изображаем наше общество как общество свободной инициативы, индивидуализма и идеализма, когда в реальности это в основном — слова… Возьмем, к примеру, рассуждения отдельных наших писателей в духе „двоемыслия“ о том, что с христианской точки зрения лучше убивать, чем быть убитым. Читатель найдет много и других черт описания 1984-го, если только он сумеет преодолеть свое личное, выработанное этим обществом двоемыслие».
Английский литературовед У. Г. Армитедж утверждал, что Оруэлл, подобно всем другим антиутопистам, изобразил «преобладающие черты западной цивилизации в настоящем и будущем». Дж. Вудкок, автор вышедшей еще в 1966 году монографии об Оруэлле, убедительно показал, что, рисуя политическую элиту, правящую Океанией, романист исходил из портретов чиновников и коммерсантов, изображенных им уже в ранней своей книге «Бирманские дни», что «Министерство Правды», в котором трудится герой романа, «срисовано» писателем, как это видно по его дневникам, с Би-Би-Си, а общий абрис государственного устройства, изображенного в «1984», — это пародийное отражение известной правореформистской книги Д. Бернхейма «Революция управляющих». Автор еще одной монографии (1971 г.), Р. Уильямс, доказывал, что образцами для многих сторон жизни Океании писателю послужили фашистские государства, а критик Дж. Фрейзер вообще категорично заявил, что «1984» направлен, если копнуть глубже, не против коммунизма или христианства, а «против нашего собственного общества, которое является обществом антикоммунистическим и сохранило лишь рудименты христианства».
Но поистине вал сопоставлений, сравнений, предложений вызвала книга Оруэлла, когда год, обозначенный на обложке романа, стал приближаться к реальному календарному году, когда в Англии и Америке стало выходить 17-томное собрание сочинений писателя, когда восковая фигура Дж. Оруэлла заняла свое место в музее мадам Тюссо, когда сам 1984-й, по объявлению ЮНЕСКО, был назван «годом Оруэлла».
«Из 137 предсказаний, сделанных в романе, — писал в те дни Д. Гудмен в журнале „Фьючерист“, — более ста уже сбылось». Другой автор сообщал в «Интернейшнл геральд трибюн», что «Оруэлл схватил сегодняшнюю ситуацию поразительно точным образом», особенно в вопросах войны и мира. И пока солидный институт Гэллапа, в преддверии 1984-го, допытывался у швейцарцев, западногерманцев и англичан, насколько общество, в котором они живут, продвинулось в сторону, указанную Оруэллом, еще один американский журнал, «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», категорически заявил: «В США именно технология, но не политика „1984-го“ подошла ближе всего к реальности».
По мнению других исследователей, Дж. Оруэлл точно предсказал быстрый рост технологии и ее воздействие на структуру общества, растущую силу пропаганды и реальную возможность манипулировать сознанием человека, способы ограничения духовной свободы. «Эти процессы, — писал в те дни упоминавшийся уже Т. Бенн, — имеют место не только в Великобритании; мы знаем, что они проявляются и в Соединенных Штатах, что власть во многих странах „третьего мира“ захвачена диктатурами политиканов, которые применяют подобные методы, осуществляют физические репрессии в огромных масштабах… Именно в этом смысле следует извлечь урок из книги, если мы задумаемся о нашем будущем и той политике, которую должны будем претворить в жизнь».
Как видим, секрет, фокус этого странного жанра — антиутопии, меняющего порой с годами свой первоначальный смысл, срабатывает. Но было бы неправдой сказать, что в романе «1984» не отразились и некоторые черты нашего общества. Шумные, на весь мир, «театрализованные» процессы тридцатых годов, партийные чистки и массовые репрессии, ночные аресты и бесследное исчезновение людей, сокрытие правды о некоторых сторонах революции и переписывание недавней истории, сталинские методы управления государством и статистические манипуляции с цифрами, перерождение «вождей» и коллективистское давление на личность, насилие над природой и абсолютная, безраздельная власть над человеком под предлогом его же, дескать, блага — все это списано и с нас, с нашего общества, деформированного сталинизмом, о чем мы и сами честно говорим сегодня. Недаром Оруэлла в последние годы его жизни раздражало, как вспоминает Р. Рис, выражение «под властью социализма», недаром, как отмечает его приятель, писатель понял, что «плановое общество, в котором отсутствует экономический стимул прибыли, необязательно будет свободным и справедливым (разрядка моя. — В. Н.). Оно легко может превратиться в государство рабов с сытыми и довольными рабами». Впоследствии он предвидел и такое государство, где рабы не будут даже сыты,— «общество угнетенных животных, управляемое свиньями». А еще раньше, в 1937 году, после знакомства с антиутопией О. Хаксли, Оруэлл утверждал, что единственный способ предохранить социалистическое общество от подобного вырождения — это возродить основные социальные идеалы справедливости и свободы. То есть то, что слово в слово написали мы на знамени перестройки в 1985 году, через год после пророческой даты писателя…
Оруэлл рассказал об этом художественно, показал, разумеется, обобщенный опыт тирании XX века. Но мы узнаем в его книге и себя, как узнаем себя в прекрасном романе Г. Маркеса «Осень патриарха», в книгах Ф. Кафки и У. Голдинга, в замечательном фильме Т. Абуладзе «Покаяние», где в главном герое видим собранно черты Сталина и Гитлера, Берии и Гиммлера, Муссолини и Франко, Мао, писавшего, как известно, стихи, и Гейдриха — палача, любившего на досуге музицировать.
Так что же, вправе спросить читатели, если отомрут все реалии романа, выйдут из употребления бытовые подробности, упомянутые писателем, изживут себя уловки властей и предрассудки общества, роману будет грозить смерть, забытье? По правде говоря, с утопиями и антиутопиями очень часто так и выходило. Вспомним старую утопию Ф. Булгарина (многие ли вообще знают о ней?) «Правдоподобные небылицы, или Странствования по свету в двадцать девятом веке» или совсем недавнюю утопию мультимиллионера X. Л. Ханта «Альпака» — книги, которые умирали, едва родившись на свет… Но судьба последних книг Оруэлла, думается, будет иной. Поскольку страхи и надежды писателя, жившего будущим, связаны не с деталями и реалиями, не с угаданной технологией и даже не с «разработкой» структуры страшного будущего общества, хотя и это важно (здесь, кстати, уместно сказать, что я, как и два давних исследователя утопии — Г. Негли