Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

С. А. Ф.: Почему — русской? Мать у него — болгарка. Из этих мест.

П.: Тем более.

* * *

Слова Алексея Федоровича Смирнова изобилуют, с одной стороны, массой интереснейших деталей, характеризующих и его, и эпоху; а с другой стороны — толкованиями, характерными для его социальной группы (военный, пьянь, русский, молодость прошла при Сталине, фронтовик и т. п.).

Детали интересны даже мельчайшие — взять хотя бы то, что помогать вдове фронтовика в некое село района он именно «пошел». Чтобы оценить эту деталь, надо знать, что от Болграда до ближайшего села 5 километров, и очень может быть, что нужное село было отнюдь не ближним. Такие расстояния не радость даже для здорового человека, что уж говорить про того, у кого утрачена часть костей стопы, да и само ранение произошло не так давно!

И таких деталей множество. А воспоминания о масштабе жульничества с орденами, выявляемого при демобилизации, и вовсе в мемуарной литературе уникальны.

Маловероятно, что Алексей Федорович являет собой пример неугодника. Надежду на зарождение в нем этого начала дает эпизод с отказом подличать под руководством инструктора райкома партии, — если это не было просто проявлением ненависти фронтовиков к тыловикам. Скорее Смирнов просто — русский (в смысле матричного этноса*: пьет, курит, книгами, достойными над ними размышления, явно не увлекается и т. п.). Даже в старости он свято верит, что боролся с гитлеровцами из идейных соображений, с идеологией фашизма. Хотя, несмотря на дипломы, никогда не знал, что такое фашизм, — типично для фронтовиков.

Кажущаяся в разговоре акцентуированность на евреях связана не с Алексеем Федоровичем, а со мной. К моменту разговора я уже успел познакомиться с психологическими и историческими судьбами донских казаков, ярчайших представителей «внешников», и теперь, естественно, пытался разобраться в особенностях поведения в войну народов-«внутренников» — на примере евреев.

Осилить эту тему, сложно — требуется не только значительный статистический материал, но, главное, верное мировоззренческое направление. Наряду с массовыми проявлениями наследуемого национального характера в каждом народе встречаются проявления неугодничества и нетипичной для этого народа преступности (среди донских казаков встречаются подчас и жулики, среди евреев — откровенные бандиты, например, Левка Троцкий) — другое дело, что процентное содержание «внешников», «внутренников», «болота» и неугодников для каждого народа свое. Меняется лишь в процессе расслоений, селективного истребления или растворения в себе пришельцев.

На фронтовом передке евреи-мужчины все ж таки были: скажем, дед по материнской линии редактора обоих «КАТАРСИСов» был лейтенантом-танкистом (пропал без вести в 41-м под Смоленском). Справедливости ради надо сказать, что к типичным евреям, Россию по большей части уже покинувшим, и сам редактор психологически явно не относится. И не удивительно — в том смысле, что в истории написания этой книги все не случайно — не случайно и более чем неформальное участие именно этого редактора…

Кстати, одно из объяснений, почему евреев на передке не замечали, но зато замечали в тыловых организациях, может заключаться в том, что тыловики из евреев свою принадлежность к «избранной нации» подчеркивали, а евреи-фронтовики, напротив, скрывали — как минимум из уважения к ассоциативно-эстетическим предпочтениям окружающих, а может, и из духовных соображений. Естественно, евреи-фронтовики и по поведению нисколько не походили на привычных евреев-«внутренников», которых презрительно именуют в общем-то нейтральным когда-то польским словом «жид» не только русские, но и истинные потомки Авраама. Всякая подсознательная несовместимость, всякое неприятие — не национального происхождения и, тем более, не идеологического, а психологического.

Такое объяснение — предположение, и, несмотря на свою психологическую достоверность, таковым и останется до тех пор, пока не найдется исследователь, который подтвердит это добросовестным анализом свидетельств ныне живущих ветеранов и мемуаров, написанных ветеранами уже ушедшими.

Опасные следствия теории стаи

Распространяющаяся по поверхности планеты крысиная стая истребляет чужих — хотя и себе биологически подобных (это истребление себе подобных, как признают сами же эволюционисты, противоречит их суверенитической теории выживания видов), — и так до тех пор, пока истреблению не начинают препятствовать все возрастающие расстояния.

Тот факт, что нас окружает не одна всепланетная стая крыс, являющая идеал иерархо-религиозного общежития, но пока еще множество региональных стай, элементы которых при столкновении начинают грызться друг с другом, а подчас и между собой тоже, можно объяснить именно «пешим» способом передвижения крыс.

Исследователями даже измерена ширина ничейного пространства, обеспечивающего в стаях «благостно-христианское» спокойствие — примерно 50 метров.

Можно с уверенностью предположить, что будь в распоряжении стаи крыс бронетранспортеры, танки, самолеты или хотя бы некие животные, которые позволяли бы крысам себя седлать (как лошадей), — то крысы тут же, одним махом преодолев чрезмерное для пешего ничейное пространство, распространились бы за пределы границ своего «государства».

Можно выявленную закономерность сформулировать и иначе: стая крыс, расширившись до определенных пределов, стабилизируется — вынужденно: из-за расстояний, требующих для их преодоления значительных биологических усилий.

Смысл биопритчи очевиден:

— стая некрофилов не в состоянии сдержать себя в нападении, для расширения «государства» нужны лишь средства передвижения носителей некрополя. С появлением таких средств одна из существующих стай людей-некрофилов вберет в себя наиболее активных угодников из соседних стай, прочих — уничтожит или под уничтожение подставит, и покроет собой весь мир;

— усилия по созданию всепланетной стаи всегда будут совершаться под лозунгом создания идеального государства бескорыстной любви (на самом же деле — крысиной) — вера индивидов в слова лозунга будет совершенно искренней. Конкуренты, равно верующие в «любовь», будут отличаться лишь оттенками «справедливости» — «внутреннической» и «внешнической».

* * *

Формулированию логически красивой, то есть истинной теории, которая бы непротиворечиво охватывала все жизненно важные аспекты бытия, испокон веков мешали невротические предпочтения (эмоции) даже лучших из мыслителей. Поэтому для того, чтобы ничто не препятствовало мысли, целесообразно вообще забыть о том, что рассматриваемый объект исследования — живые существа, более того — мы сами, и при рассмотрении всемирной истории стаи использовать образы нейтральные, скажем, графические.