Ничего, кроме нас - Дуглас Кеннеди

— Вообще-то, если присмотреться, я все еще полностью одета.

— Эта страна только что выстрелила себе в ногу из автомата. Ты не могла бы меня впустить?

Жестом я пригласила Тоби войти. Следом за мной он поднялся на три лестничных пролета в мою квартиру-студию.

— Подобные физические нагрузки не самое лучшее, когда я так набрался, — пыхтя и отдуваясь, сказал он, добравшись до второго этажа. — Рано или поздно, когда состаришься, тебе придется отсюда уехать.

— Если я доживу до семидесяти и все еще буду жить здесь — и если ты тоже будешь жив, — разрешаю тебе меня пристрелить.

Мы добрались до моей входной двери. Пошатываясь, Тоби вошел и сразу направился на кухню, где в шкафу хранилась им же и принесенная бутылка виски на случай его визитов. Первым делом он плеснул себе виски в стеклянную банку из-под варенья. Потом открыл маленькую морозильную камеру моего пятнадцатилетнего холодильника и вытащил единственный лоток со льдом.

— У меня там всего два кубика, — предупредила я.

— Я же просил тебя завести еще лотки.

— Возьми и подари их мне на день святого Валентина.

— Очень смешно. Пить будешь?

— Мне на сегодня хватит, — сказала я, зажигая восемнадцатую, не меньше, сигарету за этот вечер.

— А ты все продолжаешь дымить. Смотри, к сорока годам будешь выглядеть как закопченная каминная труба.

— В следующий раз приходи в противогазе. Что еще вы желаете покритиковать? Может, журналы на журнальном столике не так разложены? А у вас-то самого дома что творится, сэр? Да Совет здравоохранения давно бы тебя упек за бардак, если бы не одна мужественная девушка, которая раз в неделю приводит в порядок эти чудовищные завалы. Пока ты крутил с мисс «Вог», порядок-то сам поддерживал… а как же, божественная Эмма запугивала, так что волей-неволей приходилось. Но стоило ей уйти…

— Зачем ты подняла эту тему?

— Потому что ты меня пилишь из-за ерунды.

— Я веду себя как мудак, да?

— Вообще-то, да.

— В свою защиту я могу сказать только одно: во всем виноват не я, а триумф рейганизма. Сегодня мы стали свидетелями начала конца — бесславного конца всего, что сделал во время Нового курса Франклин Рузвельт для продвижения идей социал-демократии в этой стране. Поверь мне, к тому времени, когда Рейган и его друзья уйдут из администрации, деньги в Соединенных Штатах станут официальной религией.

— Но к деньгам здесь так и относились, всегда…

Я не успела окончить фразу, а Тоби, рыгнув, мирно отключился на покрывале, сшитом вручную в общине новоанглийских шейкеров[124], — прощальный подарок на память от коллег из Академии Кина, которое Саманта, очередная дама Питера, в первый раз побывав у меня в гостях, снисходительно похвалила: «Какой трогательный китч из бабушкиного сундука».

В отличие от мамы, которая подыскивала аксессуары для своего дома, листая журналы «British Country Life», и от Саманты, превратившей квартиру Питера в кабинет скандинавского психиатра, я практически не заботилась о дизайне и оформлении своей квартиры.

Я была очень благодарна маме за то, что она нашла мне эту студию в отличном доме на Восемьдесят восьмой улице между Вест-Эндом и Риверсайд-драйв, к тому же за очень скромные деньги — плата составляла всего двести семьдесят долларов в месяц. В моем жилище были высокие потолки, паркетные полы, камин, а также кухня и ванная, немного старомодные, но меня они вполне устраивали. Я обставила студию подержанными вещами, купленными со склада на Восемьдесят второй Западной улице и Бродвее. Всю эту мебель я ошкурила и покрасила заново в грязно-белый цвет.

— То есть это стилизация под бюджетное жилье в Нантакете[125], — заметила Саманта, скользящей походкой дефилируя по комнате с бутылкой шампанского в руке.

— Да просто подновила на скорую руку, — улыбнулась я.

— Что ж, ты явно любишь порядок, в моих глазах это плюс. И библиотека у тебя очень впечатляющая, — добавила Саманта, показывая на высокие, от пола до потолка, книжные шкафы, оставленные прежним владельцем, которые я сразу же забила книгами до отказа.

— По-моему, здесь все очень «твое», — сказал Питер.

— Поясни, что значит «мое»?

— Шикарно, причем в стиле «мне это все до балды».

Свою маленькую квартирку я любила. Кроме книг у меня имелись неуклонно растущая гора пластинок и стереосистема, не первоклассная, но вполне пригодная. Был приемник, настроенный всегда на радио Нью-Йорка или Северной Каролины: круглосуточно классическая музыка. Я завела небольшой телевизор, но включала его, только если в мире случалось что-то из ряда вон выходящее. Квартира была тихой. Так же, как в отцовской квартире, два эркерных окна выходили в глухой переулок на задворках дома. Но мне на это было наплевать. Ведь я наконец-то была здесь, на Манхэттене. И обнаружила, что новое занятие — редактирование книг — мне очень нравится.

В первую же неделю работы под его началом Джек познакомил меня с несколькими базовыми правилами профессии.

— Никогда не пытайся писать за автора.

— Всегда помни, что каждый писатель — каким бы известным и/или выдающимся он ни был, это ходячий мешок комплексов и неврозов.

— Следовательно, твоя работа — разобраться со всем этим их багажом, включающим постоянную неуверенность в себе, страх неудачи, беспокойство о том, что у них не получится повторить свои прошлые успехи или выкарабкаться из середнячков… или написать следующую главу.

— Никогда ни под каким видом не спи ни с кем из ваших авторов, а если это все-таки случится, постарайся ограничиться одной ночью.

— Научись чувствовать, когда нужно быть снисходительной, а когда твердой, и оценивать терпимость каждого писателя к критике. Те, кто считает, что каждое слово в их рукописи — это скрижаль, высеченная на камне, требуют особого обращения. Но это относится и к другим, которые приходят с таким видом, будто не спали четыре дня, нервно сжимая в кулаке двадцать мятых страниц рукописи и умоляя тебя высказать свое мнение.

— Учись выдерживать долгие обеды с выпивкой и привыкай слушать на этих обедах все их нытье о последнем семейном кризисе, третьем разводе, запутанных внебрачных отношениях или — чаще и важнее всего — о том, как несправедливо, что этот сукин сын, бывший друг и соратник по литературным делам, получил Пулицеровскую премию, или его сценарий заметили, или книга продается лучше, чем у сидящего перед тобой комка нервов и комплексов.

— Не бойся предлагать серьезно переработать рукопись, но знай, что это сойдет тебе с рук, только если ты покажешь автору, что искренне заботишься о его интересах, и сумеешь впечатлить его умом и ясностью