Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек

и не смотрел на них – мысли другим были заняты. Иной раз хочется сидеть весь день, девчонок разглядывать и ни о чем другом не думать.

– Девчонки парней с ума сводят, – усмехнулся Мак. – Парни – те еще фрукты, а девчонки и того хуже – с ума сводят.

– И все-таки иногда странное чувство возникает, что не смотришь ни на что, не видишь. Что времени никогда не уделял тому, чтобы видеть. Вот кончится здесь все скоро, а я так ничего и не узнаю, даже как яблоко созревает – не узнаю!

Они медленно шли вперед. Мак беспокойно шарил вокруг глазами.

– Все увидеть нельзя, – сказал он. – Я как-то, было дело, отпуск взял и в канадские леса отправился. Так веришь ли, через день-другой сбежал оттуда. Захотелось круговерти, беспокойства, шума. Изголодался по всему такому.

– А вот я хотел бы попробовать в лесу очутиться. Старик Дэн так о своей работе лесоруба рассказывал…

– К черту, Джим! Всего не испробуешь и не охватишь. У нас есть то, чего старик Дэн и не нюхал. А все иметь нельзя. Вот вернемся через несколько дней в город и будем мечтать о новой заварушке, хотеть ее до безумия. Ты успокойся, повремени, пока плечо не зажило. Отведу тебя в какой-нибудь притон, в отель дешевый – любуйся там на девчонок сколько влезет! Подальше от кромки иди, а то видно тебя, торчишь, как корова на косогоре!

– Красиво здесь.

– Чересчур красиво. Боюсь, ловушка поблизости скрыта какая-нибудь.

Сквозь деревья виднелось маленькое белое ранчо Андерсона, частокол ограды, алые герани двора.

– Ни души, – заметил Джим.

– Спокойно, спокойно.

Выйдя к опушке, Мак вновь остановился и в последний раз медленно обвел глазами луговину. На месте амбара на земле был черный квадрат, все еще курившийся едким дымом и запахом гари. Белая пристройка водокачки одиноко торчала над пепелищем.

– Вроде ничего опасного, – сказал Мак. – Давай с заду войдем.

Он попытался открыть калитку бесшумно, но задвижка щелкнула, а петли заскрипели. По короткой дорожке они прошли к крыльцу, заросшему пожелтевшим диким виноградом. Мак постучал в дверь.

Из дома раздалось:

– Кто там?

– Это ты, Эл?

– Угу.

– Ты один?

– Угу. А кто это?

– Это Мак!

– О, заходи, Мак! Дверь не заперта.

Они вошли в кухню. Эл лежал на узкой кровати у стены. Казалось, что за несколько дней он осунулся, похудел. Кожа щек обвисла.

– Привет, Мак. Я уж думал, никто ко мне не придет. Старик ушел с утра.

– Мы хотели и раньше прийти, Эл.

– А когда один остаешься – совсем невмоготу. Кто сжег амбар, Мак?

– «Бдительные». Нам чертовски жаль, Эл. Мы поставили охрану, но те оказались хитрее.

– Старик бушевал всю ночь, Мак. Бубнил, ругался. Раза четыре в час мне взбучку устраивал. И так всю ночь – никак успокоиться не мог.

– Нам ужасно жаль!

Эл выпростал руку из-под одеяла и поскреб щеку.

– Я все еще с вами, Мак. Но старик собрался жаловаться на вас. Утром пошел просить шерифа выгнать вас отсюда. Утверждает, что вы вторглись в частное владение и надо вас прогнать с его земли. Говорит, наказан за то, что слушал таких, как вы. Что я могу отправляться к чертям собачьим, если буду продолжать якшаться с вами. Злой, как шершень!

– Я боялся, что этим кончится, Эл. Слушай, мы знаем, что ты с нами, ясно? Но злить старика больше, чем он злится сейчас, не стоит. Можно попробовать немного исправить ситуацию. Притворись, что перешел на его сторону. Мы это поймем, Эл. И поддерживать с нами связь ты сможешь. Мне страшно жаль твоего старика.

Эл глубоко вздохнул.

– Я боялся, ты подумаешь, будто я вас предал. А если ты знаешь, что это не так, я скажу отцу, что послал вас к черту.

– Вот это правильно, Эл. А мы создадим тебе рекламу в городе. Ой, слушай, Эл! К тебе вчера вечером док не заглядывал?

– Нет. А что такое?

– Он пошел к тебе незадолго до пожара и до сих пор не вернулся.

– Боже мой! Что могло случиться с ним, как ты думаешь?

– Боюсь, что схватили беднягу.

– Обложили они вас крепко, правда?

– Правда. Но и наши ребята сегодня утром крепко им вдарили. Хотя если твой старик нас сдаст, завтра нас положат на лопатки.

– Значит, все пропало, да, Мак?

– Это ничего не значит. То, ради чего мы приехали, мы сделали. Борьба продолжается, Эл. Так что прояви миролюбие и притворись, что не допустишь больше никогда рядом с собой никаких пожаров. – Мак прислушался. – Идет кто-то?

Он бросился через кухню к передней двери и выглянул в окно.

– Это мой старик. Узнаю его шаги, – сказал Эл.

Мак вернулся.

– Я хотел проверить, не привел ли он с собой кого. Нет, он один. Можно бы улизнуть, конечно. Но хочется мне попросить у него прощения.

– Лучше не надо, – посоветовал Эл. – И слушать ничего не станет. Он вас теперь ненавидит.

На крыльце послышались шаги, дверь распахнулась. В проеме стоял Андерсон – удивленный и сердитый.

– Черт возьми! – выкрикнул он. – Убирайтесь отсюда, сволочи! Я ходил сдать вас! Шериф вышвырнет вас с моей земли, чтоб и духу вашего здесь не было!

Его грудь вздымалась от ярости.

– Мы только хотели выразить вам соболезнование. Мы не поджигали амбар. Это парни из города сделали.

– Плевать мне, кто это сделал! Амбар сгорел, весь урожай сгорел! Что вам, бродягам, до всего этого! Пропало теперь мое ранчо! – Глаза его наполнились слезами ярости. – У вас же никогда за душой ничего не было! Вы не сажали деревьев, не растили их, не трогали их руками. Вы же понятия не имеете о том, что такое собственность! Вы никогда не выходили в сад, не гладили стволы ваших собственных яблонь! Что вы в этом понимаете!

– Нам не дали возможности чем-то владеть, – сказал Мак. – А мы бы хотели иметь такую возможность, хотели бы растить деревья.

Андерсон пропустил его слова мимо ушей.

– Наслушался я ваших обещаний! А гляди, что вышло! Весь урожай пропал. В газете это будет.

– А как там пойнтеры? – спросил Мак.

Медленными движениями Андерсон подбоченился. Глаза его зажглись холодной беспощадной ненавистью. Очень медленно, тихо он проговорил:

– Псарня примыкала к стене амбара.

Мак повернулся к Элу и кивнул ему. Секунду Эл глядел на него вопросительно, а потом сердито бросил:

– Отец прав. Убирайтесь-ка отсюда, и чтоб я никогда вас больше здесь не видел!

Андерсон ринулся к кровати, встал напротив.

– Пристрелить бы вас сейчас, – сказал он, – но вместо меня это сделает шериф, и очень скоро.

Мак