Дмитрий Донской - Николай Борисов

Важным условием мира была выплата новгородцами «черного бора» — регулярного ордынского платежа, уплачиваемого новгородцами один раз в 7–8 лет (365, 222).

Таким образом, нормальные отношения между Москвой и Новгородом были восстановлены. Князь повел войско обратно в «Низовскую землю», оставив на Волхове своих наместников и «черноборчев» — сборщиков ордынского «черного бора».

Так закончилась эта жестокая зимняя война, подтвердившая славу Дмитрия Московского как стратега, умеющего управлять многочисленными и пестрыми по составу вооруженными силами. Сложнее говорить о его успехах как дипломата, умеющего добиваться стратегических целей. В качестве компенсации он взял ровно столько, сколько предложил ему Новгород. Выплата большей части этих денег откладывалась на неопределенный срок.

Запутанность этой финансовой ситуации усугубляется одним странным обстоятельством. Остро нуждаясь в деньгах для расчетов с Тохтамышем, Дмитрий между тем именно в это время начал чеканить собственную монету. Она имела смешанный, русско-ордынский облик. На одной стороне ее было написанное арабскими буквами имя Тохтамыша («султан Тохтамыш, да продлятся его дни»), а на другой — имя великого князя, написанное по-русски (327, 26). На «русской» стороне монет встречалось и загадочное изображение петуха со зверьком над ним (327, 102). Что хотел выразить этим изображением князь Дмитрий? Приближение рассвета? Задор и боевую удаль Москвы? Или это был какой-то семейный символ потомков Калиты? Неизвестно. Как неизвестна и причина, заставившая князя в столь трудные времена тратить серебро и заводить свой собственный монетный двор…

Известно, что в Средние века религия была политикой, а политика — религией. Князь Дмитрий увозил с собой из Новгорода два нерешенных церковных вопроса: оскорбительное для Москвы решение новгородцев отказаться от апелляционного суда митрополита и размежевание границ Новгородской и Пермской епархий на Русском Севере. Горький опыт и здравый смысл подсказывали Дмитрию, что прямое вмешательство светской власти в споры иерархов может иметь непредсказуемые последствия. Среди духовенства всегда найдутся желающие, «воззрев в Номоканон», отвергнуть княжеское решение и «пострадать за веру».

Столь же сомнительным по результатам выглядел и другой вариант решения церковного вопроса: поездка в Новгород митрополита Пимена. Этот вечный неудачник с сильно подмоченной репутацией мог вызвать у новгородцев только насмешки и неприязнь.

Обдумав положение, Дмитрий отправил в Новгород своего любимца — пламенного миссионера Стефана Пермского.

«Того же лета (1387) Стефан, Пермьскыи епископ, Храп ходил в Новъгород Великыи некоея ради своея потребы» (43, 151).

(Обратим внимание на то, что здесь летописцем употреблен глагол «ходил», а не «ездил». В данном контексте он имеет особый смысл. Известно, что, следуя заветам Святых Отцов — «конь исключается из употребления святых», — преподобный Сергий Радонежский все свои миротворческие походы совершал пешком. Вероятно, того же правила придерживался и Стефан Пермский. Что касается многозначительной, но, увы, сокровенной концовки — «некоея ради своея потребы», то она занимает свое место в долгом ряду летописных недомолвок.)

Епископ Стефан Пермский — за яростный темперамент прозванный Храпом — по праву заслуживает внимания историков и памяти потомков. Ключевский ставил его в один рад с преподобным Сергием Радонежским и митрополитом Алексеем. «Эта присноблаженная троица ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли», — писал он (179, 67).

Первое летописное известие о Стефане относится к 1383 году. «Тое же зимы Пимин митрополит на Москве два епископа постави, Михаила епископом Смоленску, а Стефана, нарицаемого Храпа, епископом в Пермь» (43, 149).

«Креститель Перми», первый епископ огромной Пермской епархии, человек выдающегося личного мужества, Стефан при всём том был одним из самых образованных людей своего времени. Он знал наизусть обширные тексты из Священного Писания и творений Святых Отцов, мог с успехом вести диспут с язычниками, еретиками и иноверцами. Он составил азбуку для бесписьменного народа пермяков и этим открыл для них путь к просвещению. Он объехал на лодке и обошел пешком огромную территорию — бассейн реки Вычегды, — разрушая языческие кумирни и ставя повсюду церкви и часовни. Однажды он посрамил языческого жреца, предложив ему вместе войти в огонь. Стефан первым шагнул в горящий сруб, увлекая за собой жреца. Тот в ужасе отшатнулся, а Стефан невредимым вышел из огня…

Поводом для приезда Стефана в Новгород могли быть вопросы церковно-организационного характера. Пермская епархия граничила с Новгородской. Такое соседство всегда порождало территориальные споры и пограничные конфликты. На Русском Севере (как, впрочем, и на степном юге) с его огромными безлюдными пространствами и вечным бездорожьем понятие «границы» вообще имело довольно условный характер.

Однако причины поездки Стефана в Новгород были гораздо более серьезными и сводились к двум актуальным вопросам. Первый — это ересь стригольников, распространившаяся в Новгороде в эти годы. Вероятно, по просьбе владыки Алексея Стефан выступил с обличительными речами против еретиков. Его образованность и красноречие отвечали сложности задачи: еретики славились начитанностью в священных текстах. Сохранившееся до наших дней послание Стефана Пермского против еретиков представляет правила и «виды оружия» этого своеобразного словесного турнира.

Второй вопрос, который два иерарха обсуждали за плотно прикрытыми дверями владычных покоев, сводился к тому, как быстро и безболезненно собрать на Русском Севере те самые 5 тысяч рублей, которые Новгород обещал выплатить великому князю Дмитрию Ивановичу. Уроженец Великого Устюга и воспитанник Григорьевского затвора в Ростове Великом, близкий друг Сергия Радонежского и протеже великого князя Дмитрия Ивановича, Стефан, безусловно, был энтузиастом московского дела — «собирания Руси». Уже сам факт создания Пермской епархии во главе с «московским» владыкой был отрадным для Москвы. Воцерковление пермяков помогало москвичам, в том числе и в их борьбе с новгородцами за пушные богатства бассейна Вычегды.

С позиций московского (а значит, и общерусского) интереса Стефан Пермский вел переговоры с владыкой Алексеем, который был столь же сильным защитником интересов Великого Новгорода.

Источники не сообщают о том, насколько успешной оказалась миссия Стефана Пермского в Новгород. Но судя по тому, что местом его последнего упокоения в 1396 году стал собор придворного Спасского монастыря в Московском Кремле, потомки Ивана Калиты по достоинству оценили бескорыстную службу «человека из огня» — епископа Стефана Пермского.

Итак, князь Дмитрий добился своего в тяжелой борьбе с Великим Новгородом. Вероятно, эта победа стоила ему немалых усилий. Но она свидетельствовала о том, что утраченное могущество понемногу возвращается к внукам Ивана Калиты.

Что касается Новгорода, то великий город, уладив отношения с Москвой, продолжал жить своей беспокойной жизнью. В 1387 году новгородцы, опасаясь неведомо кого, «копаша вал около Торговой стороне» (18, 381). В том же году на западной границе своих владений, близ дороги на Псков, они поставили каменную крепость Порхов. Похоже, новгородцы не слишком доверяли дружелюбию своего «младшего брата»…