Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

и не свои чувства. Именно сейчас я не могу оставить вас здесь одного и не могу позволить вам умереть. Мое сердце хочет быть рядом с вами. Оно спорит со всеми остальными моими желаниями…

— А если я никогда не отпущу тебя от себя? — Его вопрос был скорее констатацией факта, своего рода предупреждением.

И я ответила ему, уже чувствуя себя вечной пленницей, но мой ответ был важен для него:

— Мы оба переступили через свою гордость, чтобы остаться рядом и примириться друг с другом. И если для меня это было не сложно, то для вас с вашим воспитанием и положением — это все равно, что уничтожить частичку самого себя. Не думайте, что я не понимаю или необъективно оцениваю ситуацию. Вы шагнули дальше, чем рассчитывали. Намного дальше. Ваше терпение столь же безгранично, как бесконечен мой плен, и я уже не различаю плен это или что-то другое. Вы не можете испугать меня тем, чего фактически не существует благодаря вам и вашему ко мне отношению. Я никогда не считала себя вашей пленницей, милорд! И вы признавали это не раз. Я не знаю сейчас, чем все закончится, и каковы будут ваши дальнейшие действия, ибо любому терпению рано или поздно приходит конец. Но в одном я абсолютно уверена — вашего терпения хватит до того момента, как мы оба примем решение. Я прошу лишь об одном — не принимайте его прямо сейчас! — Я умоляла его, и мои пальцы чувствовали холод его ладоней даже во сне.

— Ты останешься со мною, если я откажусь от своих условий, если дам тебе свободу, Лиина? — В его словах была надежда, и моя страстная речь победила обреченное желание смерти.

Что еще я могла ответить ему, кроме «да» и «конечно»? И были ли другие варианты?

Он просто поднял меня на руки и поцеловал так, как никогда не целовал раньше. Лед и пламя смешались в его поцелуе, и мои губы ощутили одновременно холод окружающего воздуха и жар его тела. Чувственное удовольствие поглотило разум, и я растворилась в его мыслях и желаниях. На одно мгновение мы стали единым целым, и моя душа освободилась.

Никогда прежде я не ощущала ничего подобного! Полная свобода, как абсолютное безумие, стерла все границы разума, уничтожила старые воспоминания, лишая меня истинного понимания добра и зла. Остались только желания и ощущения неимоверной силы, способной лишь разрушать.

Я неслась сквозь бурю эмоций и страстей, никем и ничем не контролируемых, и моя скорость нарастала с каждым мгновением и секундой. Так радостно мне было только на льду, когда коньки резали лед, увлекая меня за собой среди яркого солнечного света и холода зимы. Свобода дарила радость и силу и знание того, что они безграничны и беспредельны. В моих ощущениях не осталось места тьме, и я перестала ее бояться. Мы оба были поглощены этим светом, а затем вынырнули из него, как из воды, на поверхность нашей реальности. Я открыла глаза и увидела глаза милорда, и сразу же поняла, что он помнит все, что с нами произошло…

После того дня милорд быстро пошел на поправку. Его организм легко поборол воспаление, и уже через несколько дней он стал выходить в сад на недолгие пешие прогулки. Каждый раз он звал меня с собой, и мы молча добирались до маленького озера, куда слетались птицы со всей округи в надежде неплохо подкрепиться.

Милорд с удовольствием бросал в воду корм и искренне радовался бурной реакции птиц. Я смеялась вместе с ним или над ним, но откровенный смех и радостные чувства освобождали меня от чего-то такого, что давило серым и тяжелым камнем обиды и недоверия после той публичной порки, что устроил мне милорд. Несмотря на наше перемирие с сэром Гаа Роном, я почти не испытывала желания общаться с милордом после возвращения из военного лагеря. И его недолгое отсутствие в замке после нашего возвращения вызвало лишь облегчение.

Думаю, он переживал нечто подобное, и тоже не особенно стремился к тому, чтобы видеть и слышать меня, перепоручив свои обязанности сэру Каасу. Чувства боли и унижения возвели барьер между нами, и наши отношения утратили нечто важное, чему я не могла дать четкого объяснения. Так что отъезд милорда по своим делам стал абсолютно закономерен, словно и он пытался отдохнуть от меня или собраться с мыслями.

Но после всех последних событий и его выздоровления барьеры разрушились, и мне стало казаться, что мы не только вернули утраченное, но и приобрели нечто новое — что-то вроде безусловного доверия и искренней дружбы. К тому же милорд дал мне понять, что наложенные им ограничения более на меня не распространяются, и я вольна покинуть его дом в любой момент. И было странно и даже приятно осознавать, что мне не хочется уезжать, по крайней мере, до тех пор, пока милорд не нарушит хрупкое равновесие этого мира.

Глава тринадцатая

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ: «Я видел землю, что впитала кровь людей невинных, и не ведая оков, я убивал…».

Рассвет тринадцатого дня был невероятно красив. В небе надо мною оживали давно позабытые цвета и краски, наполнявшие синевой небесный свод и провожавшие вдаль оставшиеся ночные тени. Сон покинул меня слишком рано, и я отправилась в сад, который еще спал крепким предрассветным сном.

Какое-то время я наблюдала за тем, как он просыпается, чувствуя странную заторможенность, словно переход от сна к бодрствованию огромного и по своему красивого сада имел ко мне самое прямое отношение. У меня было ощущение, что я просыпаюсь вместе с ним, стряхивая с себя ледяную заторможенность под робкое пение первой пташки и зарождающийся гомон всего живого, населяющего этот сад. Казалось, еще немного и я окончательно проснусь, вырвусь из прочного кокона боли, намертво сжимающего меня в своих стальных объятиях. Но чуда не произошло…

Сад проснулся и ожил. Новый день заявил о своем рождении ярким солнечным светом и уходящей прохладой, а я снова скатилась в темные и бездонные глубины ледяного колодца, из которого тянулись щупальца боли, небытия и желания смерти, не желающие отпускать меня.

Я поймала себя на том, что кричу, глядя в глаза самому солнцу:

— Почему??!! — И мой крик умер в его восходящих лучах.

Почему, если после смерти нас ждет иная жизнь, чувство потери столь велико? И почему это чувство зарождается не в нашей голове, а в нашем сердце? В сердце, которое знает все и все видит. В сердце, которое верит в