Закон абордажа - Игорь Недозор

Офицер инстинктивно вырвал руку, чувствуя, как по лицу катятся слезы.

Адмирал всхлипнул, и две слюдяные дорожки побежали из-под набухших век.

— Я ведь… — прошептал он, — я ведь чувствовал. Норны не солгали, гадание-то было не на твою, а на ее судьбу. А знаешь — может статься, если б не моя проклятая гордыня, я бы отдал Бригитт тебе, и она была бы жива. Может, Элл бы не стал карать тебя за мои грехи, отнимая невесту?

— Я пойду за лекарем, — словно кто-то чужой двигал сейчас языком и губами ок Ринна.

— Не нужно, какой лекарь? Тем более, после всего… Поищи клирика, если хочешь оказать своему командиру последнюю услугу… Нет, поздно, мне уже совсем немного осталось, не успеешь. Тогда прими мою исповедь. Ты ведь помнишь, что если на корабле нет священника, то исповедь может принять и капитан…

— Адмирал… — начал было Домналл.

— Я не адмирал, не Оскар ок Л'лири, не барон, не лорд… — вымолвил старик.

«Он бредит!» — промелькнуло на краю сознания Домналла.

— Я не брежу и не подвинулся умом, — четким голосом заявил губернатор, словно прочтя мысли Домналла. — Оскар ок Л'лири мертв скоро как сорок лет. Я убил его вот этой рукой.

Он поднял правую руку, на которой не хватало двух пальцев.

— Я… я был… пиратом, сынок… Не таким, каким был ты, когда ходил потрошить эгерийцев на «Альбатросе», — слабая усмешка коснулась его губ. — Простым, без фартовой грамоты. Не здесь, дома, в Хойделле. Была такая шайка Корфарда Безносого. Сейчас уже, наверное, никто не помнит, а я был у него квартирмейстером, и он даже меня боялся. Скорее всего, я бы его сковырнул, если бы… Мы грабили всех, кто попадался, пока не захватили кусок шире рта. Решили взять на абордаж шундарбирского купца. Ну и сами оказались добычей — у них на борту было полсотни султанских янычар: верно, груз был тоже султанский. Каждый из них стоит троих любых наших воинов, так что мы даже не убили никого. Меня продали вместе со всеми, на галеры, в Эль-Акабу…

Как ни был потрясен и раздавлен всем случившимся капитан-командор, но и он в глубине души ужаснулся. Он лишь единожды, еще гардемарином, побывал в тех краях, когда его фрегат сопровождал посольский корабль. Но навсегда запомнил выжженные солнцем плоскогорья султаната Эль-Акабы, красные глинобитные стены Шундарбира и Риакии, и стоящие прямо на берегу каторжные муравейники-баньо, где в цепях томятся тысячи галерников с позорным клеймом на спине «Раййя Муаллим» — «Скот правоверных»…

— Я попал на султанские галеры, — тихо продолжил адмирал, облизнув бескровные губы. — На них жили по пять лет, и мне повезло, потому как у простых реисов больше трех мало кто мог протянуть…

Ты не слышал как говорят про галерного раба — что непонятно, к какой породе животных он принадлежит? Сидит на цепи, как собака, работает как вол, есть как свинья, а шкура от кнута полосатая как у тигра! — он криво усмехнулся. — Вот так оно и есть! Если я не сдох, то только потому, что очень боялся того, что после смерти попаду прямиком в ад, в самые поганые его местечки — другие накладывали на себя руки, давились собственной цепью или кидались на надсмотрщика… Если когда-нибудь попадешь на танисские галеры, никогда не кидайся на надсмотрщика: они на этот счет ученые. Зато потом тебя сунут в камеру к самым гнусным ублюдкам, которые сделают с тобой такое, что и подумать жутко… Но под конец я уже стал думать, что преисподняя — не самое плохое местечко, если сравнить с галерами! К тому времени я уже был не простым рабом, а загребным — мне давали два фунта мяса в день и кружку вина: рабочую скотину ведь надо хорошо кормить. Вот тогда к нам и привезли… Оскара ок Л'лири — каторжника с раздерибаненного королевского галеаса. Знаешь — половина надзирателей и даже начальник нашего баньо — тот еще мерзавец, у которого был кнут из человечьей кожи, и тот пришел посмотреть — настолько мы походили друг на друга. Нас и посадили на одно весло и на одну цепь… Через месяц нас уже все считали близнецами, да что говорить — мы стали с ним настоящими братьями: без всяких этих пиратских громких клятв и смешивания крови. Мы делились водой — ее всегда не хватает на галерах, мы вместе дрались в баньо с теми, кому мы не нравились, и… и я даже поневоле стал вспоминать все эти сказки про разлученных в детстве близнецов! А между делом он рассказал мне всю свою жизнь, и про то, как из-за ссоры и дуэли с графом Суффолксом угодил на галеры, и про то, что принц Руперт был его другом, и даже про то, какие часы стояли в его замке в гостиной и как звали его первую любовницу. А у меня… у меня всегда была хорошая память. А под конец он даже сказал, что если мы доживем до смерти старого короля, и принц Руперт успеет его вытащить, то он заберет меня с собой, представив как чудесно найденного брата-близнеца… Да только всё по-другому обернулось — видать нечистый постарался! Янычары затеяли свергать старого султана — в Эль-Акабе это бывает не реже, как раз в десять лет. Шальным ядром разрушило стену в нашем баньо, и мы сбежали…

Кстати — думаешь, много каторжников бежало вместе с нами? — хохотнул адмирал. — От силы человек тридцать… Понятное дело — многие стали жрать досыта только на галерах, да и не очень побегаешь в цепях. Но мы с… с Оскаром все же сумели удрать. Нашли пустую кузницу и разбили наши оковы, потом выбрались из города, нашли на берегу рыбачью фелюку, на которой оказался всего один старый рыбак — его я просто укокошил молотом, прихваченным из кузницы. И мы вышли в море. Нам повезло, и мы спокойно дошли до амальфийского берега. И вот, за день до того как мы должны были достигнуть побережья, ночью, я стоял на вахте — помню тогда как раз ветер дул в бейдевинд и нужно было следить за парусом. Так вот — я просто спустился вниз, где спал Оскар, достал нож того рыбака и… и убил его. Одним ударом, прямо в сердце. А перед этим я бросил кости — и мне дважды выпала «ночная кобыла». Но я… я решил, что она сулит смерть Оскару.

Потом я выбросил тело за борт и продолжил путь. А потом добрался до Хойделла, и выдал себя за… за Оскара. Сам принц Руперт — уже регент Руперт — не смог бы нас отличить. А когда я вспомнил у него на пиру наш последний разговор с ним перед моим… перед тем как Оскара арестовали, он заключил меня в объятия. Я тогда даже заплакал — все думали, что от избытка чувств, а на самом деле — от радости. Вот… Я попросился на морскую службу, на галеры — потому, мол, что хорошо знаю это дело. Потом вместе с принцем отправился в Дальние Земли. И так вот и служил тут — чтобы не выдать себя невзначай. Женился, вышел в адмиралы и даже сам стал почти забывать — кто я такой. Но Элл всё видит, и обмануть его потруднее, чем даже наследного принца. Вот так все и случилось…

— Что ты уставился на меня! — вдруг рявкнул адмирал, яростно выпучив глаза на потрясенно молчавшего капитан-командора. — Какого Шаггора ты нянчишься со мной, болван! Мне не нужна твоя жалость. Лучше добей! Жалеешь меня? До Хамирана мне сдалась твоя жалость! Бригитт… я ведь теперь ее не увижу больше — потому что она уже в обители Творца, а мне скоро в преисподнюю!

Адмирал дернулся было, но при первом же движении острая боль пронзила его.

— Прости, мой мальчик, — выдохнул он. — Прости, я… я ведь проклят. Ты понимаешь, я… убил брата… А теперь Элл убил мою чистую девочку за мой грех… Домналл… — лихорадочно забормотал умирающий, — я хочу сказать… Пусть нас похоронят в одной могиле и на надгробье напишут… напишут мое настоящее имя… Поклянись! — Его рука вновь вцепилась в ладонь капитана. — Поклянись, что исполнишь, что всем расскажешь… Хочу хоть после смерти вернуть имя моего отца… Он был достойный человек, не то что я… Меня зовут… меня звали…