Дата Туташхиа - Маечабук Ираклиевич Амирэджиби

Я сказала, что не смогла произнести тех слов.

Я думала о своем, думал о своем и Дата Туташхиа. Я думала, что мужчин звать не надо, сами придут, да еще как — не отобьешься… Но почему он не шел? Может быть, думал, свел же господь с таким странным созданием — смерть за спиной, как сума, висит, а ей любовь подавай!

— Господин Никандро! Господин Никандро! — послышалось со двора. — У меня к вам дело, срочное дело, неотложное, господин Никандро!.. Впусти! Впусти!

Мы вскочили сразу оба.

— Это Куруа! — сказал Дата Туташхиа. — Что бы это могло быть, интересно?

Два казака волокли к полицмейстеру и есаулу, которые засели за каменной оградой, этого Куруа. Заломив ему руки за спину, они тащили его, подбадривая пинками. Что за разговор там произошел, нам не было слышно, но казаки отодвинулись на несколько шагов, полицмейстер поднялся, приблизился и есаул. Перебивая друг друга, полицмейстер и есаул забросали Куруа вопросами, и есуал скомандовал:

— Снима-а-айсь!

Отдавая на ходу еще какие-то приказания, быстрым шагом он направился к нашему дому и взбежал на балкон, держа в руках факел. Дата Туташхиа отскочил от окна и вжался в стену. В стеклах вспыхнуло пламя от факела, и в окне возникла физиономия есаула.

— Ваша светлость, сведения оказались ложными. Не тревожьтесь. Мы уходим… — Есаул замолк на полуслове, глаза у него забегали, да так встревоженно, что я подумала — не приведи бог, неужели учуял что-то, но… — Ваша светлость, осмелюсь просить… с вашего соизволения… позвольте посетить вас!

Я улыбнулась ему немного двусмысленно. Весь свой женский талант вложила в эту улыбку, пытаясь быть обольстительной. Есаул убрался, успокоенный и обнадеженный.

— Выходи, Бечуни, гаси, дура, костры, а то гореть твоему дому — не миновать. А нам не до того, — крикнул Никандро Килиа.

Они вскочили в седла и скрылись из виду.

— Что за муха их укусила? — спросила я, когда топот копыт совсем стих.

— Неужели капкан поставили?.. Я подумаю, что они ушли, а у них засада оставлена… Но что Куруа надо было?

— Этот Куруа что за хозяин-барин?

— Да никто. Обычный гуртовщик… Только за стадом не сам ходит — людей нанимает. Он из соседнего села — из Тквири.

— Что-то принес он на хвосте, ему поверили и сняли осаду!..

— Поверили… Чужому не поверят. Значит — свой. Прав Коша Толораиа, их человек Куруа!..

— А кто он такой, Коша Толораиа?……

— Товарищ мой. Он уверяет, что Куруа подсыпал яду Таташу Чанбе и выдал его Килиа уже мертвым. Поверить в это было невозможно. Ведь Куруа доводится Чанбам племянником. А в прошлом году Куруа вместе со старшим сыном тонул в реке, так Таташ вытащил их обоих. Таташ Чанба ходил в абрагах. Редкостной силы был человек.

— Господи! Что творится на свете!

Когда Таташ ушел в абраги, он отдал Куруа свой гурт в четыреста голов, договорились, Куруа присмотрит за ним. Если Коша Толораиа прав, значит, бедняга Куруа польстился на чужое добро…

— Бедняга?

— Раз человек жаден, значит, он несчастен, госпожа Тинатин!

— Этот несчастный своего кровного родственника и спасителя на тот свет отправил, и, если чутье меня не обманывает, вся эта осада и свистопляска его рук дело.

— Что его рук, ваша правда, но почему он прибежал и смог заставить их снять засаду?..

Во двор вышла моя хозяйка и, набрав воды из колодца, принялась тушить костры. Я ненавидела ее, в душе моей пели фанфары победы.

Но отчего было мне чувствовать себя победительницей?

Я прильнула к Дате Туташхиа, и целовала его, и ласкала… Эту теплую нежную сладость я и сейчас не могу забыть. С тех пор прошло сорок восемь лет — уже не стыдно вспоминать об этом. Я не хочу уносить в могилу самое сладостное переживание своей жизни, а все, о чем я вам сейчас поведала, разве можно было кому-нибудь рассказать!..

Дата Туташхиа взял меня за плечи и повернул лицом к окну. Вдова стояла под окном, глядя прямо на нас. В темноте было видно, каким огнем полыхали ее глаза. Если б не Дата, я бы упала — ноги вдруг отказали мне. Я повернулась спиной к окну и опять прильнула к нему — страшно было смотреть в эти фосфоресцирующие глаза…

— Ушла! — промолвил Дата немного погодя.

Такой плотский восторг больше никогда не обуревал меня. Только Дата заставил меня пережить это, Я долго не могла оторваться от его груди, хотя знала — он не со мной. Наконец я овладела собою и опустилась на постель. Обиды на него у меня не было.

— Надо наказать Куруа, и пусть народ знает, за что! — прервал абраг наше бесконечное молчание.

Он пошел к двери и остановился на пороге.

— Я должен просить у вас прощения, сударыня, за то, что не поступил так, как подобает вашему и моему достоинству. Сложный оказался клубок, запутанный… Ваше присутствие в этом доме и отпор, какой вы ока-1 зали казакам, и вовсе вскружили мне голову… Мне бы не хотелось, чтобы в вашем сердце осталась обида на меня, но все же вы подосланы. Кто скажет, почему я уверен в этом?

— Все было хорошо, и это тоже! Прощайте.

— Да благословит вас бог!

Много позже, в который раз перебирая события той ночи, я поняла, что Дата Туташхиа намеренно выдавал себя за простолюдина. Зачем-то ему это было нужно.

Прошло минут десять, и я услышала тихий свист, а потом удаляющийся стук копыт — далеко на отмели. Тогда я впервые подумала, что грузины потому так страстно любят коней, что через седло на скаку легко перебросить женщину.

В ту ночь дотла сгорели дом и усадьба Куруа. Среди народа поползли слухи. Говорили, будто Дата Туташхиа послал Куруа к Бечуни сказать, чтоб она ждала его в назначенное время — он придет забрать то, о чем между ними было договорено. Когда Коша Толо-раиа узнал об этом, он очень разозлился на Дату за то, что Дата доверился предателю — ведь Куруа даже родственника не пощадил. Дата Коше не поверил и пошел к Бечуни. Тогда Коша Толораиа вместе с другим абрагом — Хухиа залегли невдалеке. Увидев казаков, окруживших дом Бечуни, они бросились в Тквири, ворвались в дом Куруа, связали его сыновей, и Хухиа угнал их неизвестно куда. А Коша Толораиа сказал Куруа: если он хочет увидеть своих сыновей живыми, пусть бежит к Никандро Килиа и скажет ему, что Дата Туташхиа не у Бечуни вовсе, а спит в доме Чилу Велбана.

Куруа на все