Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России - Лилия Кузнецова

Наконец, кому-то из служителей Фемиды пришла в голову блистательная идея. Ведь работяги, удивившись чересчур большому весу выпавших из стены кирпичей, решили узнать, из чего же они были сделаны. Один из «счастливчиков» ножовкой, оказавшейся под рукой, слегка поцарапал угол странного бруска. Оказалось, что металл похож по цвету и твёрдости на золото. Но эти маленькие следы невинного «исследования» и погубили не только излишне любопытного, но и остальных членов бригады. Беднягу тут же арестовали и за «криминальную» порчу государственного имущества посадили, а его запуганные сотоварищи-«сообщники» уже ничего не требовали, поскольку были счастливы, избежав весьма возможной тюрьмы. Высшие же милицейские чины откровенно посмеялись над ловкой придумкой облапошивания простофиль, даже не догадывавшихся о своих законных правах.[990]

В январе 1914 года Агафон Карлович Фаберже, младший сын придворного ювелира, занимавший должность оценщика Кабинета, начал работу по реэкспертизе коронных вещей. К середине июля почти всё уже было подробно описано. Оставались только скипетр и Большая корона. Агафон Карлович взял в руки державный жезл и, притронувшись к «Орлову», вдруг заметил, что тот непрочно держался в оправе, подтолкнул его снизу большим пальцем, и самый драгоценный из всех алмазов оказался на ладони ювелира.

В эту самую минуту позвонил по телефону Николай Николаевич Новосельский, глава финансового отдела Кабинета, и распорядился немедленно прекратить осмотр драгоценностей, которые теперь требовалось срочно полностью упаковать в ящики и отправить в Москву.[991] В Морском генеральном штабе боялись, что немецкая эскадра может прорваться близко к Петербургу и обстрелять столицу из корабельных орудий, а поэтому 23 июля 1914 года в спешном порядке вывозятся в Москву, под толстые своды Оружейной палаты сокровища как Камеральной части, так и относившегося к Министерству Двора Эрмитажа.

Регалии поместили в опечатанный сургучными печатями алюминиевый сундук, специально предназначенный для их транспортировки.[992] На следующий день ящики с сундуками уже оказались в Первопрестольной, и, хотя их и принял формально хранитель кремлёвского музея В.К. Трутовский, однако, по распоряжению управляющего Кабинетом, до революции к ним допускались только заместитель последнего Бартышев и камер-фрау Герингер.[993]

Потянулись долгие годы войны. Первые победы сменились поражениями, затем военные действия шли с переменным успехом. Многие ювелиры отправились на фронт. Мастерские почти опустели, фабрики во многом перепрофилировали, и они теперь наряду с привычной продукцией выполняли военные заказы. Труднее стало и с привозом и пересылкой драгоценных камней из-за рубежа. Да и царская семья, чтобы показать пример, устроила во дворцах госпитали, где сама императрица и её старшие дочери, преобразившись в медицинских сестёр, ухаживали за ранеными, прибывающими с поля боя.

Как и в Японскую войну 1904–1905 годов, Николай II принципиально не заказывал дорогих изделий. Предназначенные для подарков обеим императрицам знаменитые пасхальные яйца работы Фаберже теперь не блистали ни избытком золота, ни изобилием самоцветов, ни виртуозной механикой, отличаясь только, как всегда, изумительным качеством исполнения, поскольку тематика их была связана с военными событиями.

На весну 1917 года планировалось победное наступление русской армии на германском фронте. Но все планы смешала Февральская революция.

Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 года, заставив Николая II отречься от престола, а многих аристократов, как они полагали, «на время» эмигрировать, закрыла многие ювелирные мастерские, а Октябрьская, практически уничтожившая состоятельных заказчиков, окончательно смела их, так как, с одной стороны, людям в хаосе революций, Гражданской войны и голода было не до прекрасных вещей, а с другой – пошли непрерывные грабежи, экспроприации и конфискации драгоценных вещей и материалов, да и разрешённая в качестве самой высокой 36-я проба благородных металлов, введённая специальным декретом, не позволяла применять сложные техники и особенно прозрачные эмали.[994]

Невозможность спокойно работать, подчас связанная с грядущей неизвестностью положения, вынудила многих мастеров, особенно иностранного происхождения и подданства, бежать за границу.

В доме Фаберже короткое время просуществовал «Комитет служащих фирм», а в декабре 1918 года возглавлявший коллектив художников предприятия старший сын Карла Густавовича, Евгений Карлович Фаберже, вынужден был с рюкзаком за плечами бежать через Кексгольм (ныне – город Приозерск) в Финляндию, а оттуда – в Париж, где он с братом Александром Карловичем, скульптором и эмальером, открыл недолго работавшую мастерскую.

Менее года просуществовал и магазин фирмы. В нём теперь можно было довольно часто наблюдать сценки, подобные описанной бароном Г.Н. Врангелем: «Однажды я зашёл на Морской в магазин Фаберже. Покупателей не было, было только несколько буржуев из его старых клиентов. Но вот ввалился красноармеец с женщиной. Он – добродушный на вид тюлень, должно быть, недавно еще взятый от сохи, она – полугородская франтиха, из бывших кухарок «заместо повара» с ужимками, претендующими на хороший тон… Шляпа на ней сногсшибательная, соболя тысячные, бриллиантовые серьги в орех, на руках разноцветные кольца, на груди целый ювелирный магазин. «Нам желательно ожерелье из бус», – сказала особа. Они купили одну из самых дорогих вещей в магазине и ушли. «Видели, какой у неё чудный аграф? – спросила одна дама. – Наверное, работа Лалика в Париже». – «Это нашей работы, – сказал приказчик, – я его узнал, мы его в прошлом году для княгини Юсуповой делали…»[995]

В августе 1917 года Временное правительство объявило о национализации царских дворцов. К тому времени императрица Мария Феодоровна перебралась из Киева, где её застала Февральская революция, в Крым. Но если Кики, горничной вдовы Александра III, удалось весной привезти своей августейшей хозяйке из её резиденции в Петрограде шкатулку с драгоценностями, то князь Феликс Юсупов опоздал. Генерал-майор Петр Ерехович успел не только за неделю, с 14 по 20 сентября, описать находившееся в Аничковом дворце имущество бывшей патронессы, но и, быстро упаковав всё в 84 ящика, не замедлив, отправить бесценный груз в Москву, под толстые своды Оружейной палаты. Вскоре там очутились и ящики с драгоценными вещами из покоев Зимнего дворца.