Люди огня - Олег Волховский

— Сомневаетесь в Эммануиле? Он жесток, но…

— Жесток! Бар Кохба брал в свое войско только тех, кто мог без звука отрезать себе палец или вырвать кедр с корнем, и без колебаний казнил недовольных. Машиаху трудно быть милосердным. Его дело — война во имя Господне. Дело в другом… Почему мир разрушается? Я получаю письма от своих учеников из Европы. Они ужасны. Время Машиаха — это эра гармонии. Почему у нас эра катастроф? Они даже не могут вернуться в Святую Землю — самолеты почти не летают. Корабли редко рискуют выходить в море, железнодорожные пути размыты или разрушены. Тот, кто выполняет заповеди, — укрепляет мир, тот, кто нарушает, — разрушает его. Кто грешит?

Я не ответил. Взял бокал, отпил Силоамского, стараясь забить запах горького миндаля ароматом вина.

Рабби Акиба поморщился.

— И это тоже. Зачем он подражает байкам о Ешу?[144]

— Может быть, Ешу и был Машиахом? — осторожно спросил я.

Рабби хмыкнул.

— Разве он прогнал римлян?

— Римляне стали его последователями. Это ли не завоевание?

— Бросьте! Он даже не был полноправным галахическим евреем. Мамзер[145].

Я проглотил то, что Христа при мне назвали ублюдком, и запил Силоамским. Рабби Акиба был забавным стариком, если только речь не заходила о христианстве.

На восьмой день Эммануил отпустил народ.

Было утро третьего тебефа. Я пришел к Терезе. Был трезв, как стеклышко, зато принес с собой бутылку бордо.

— Вас давно не было, — сказала она.

— Я, собственно, попрощаться.

— Что случилось?

— Сегодня вечером я стану бессмертным.

— Святым? — удивленно спросила она.

Она не знала. Ничего удивительного: Эммануил не афишировал теорию трех посвящений.

— Скорее полноправным апостолом Эммануила.

Я поставил бутылку на стол и разлил вино по тяжелым тюремным кружкам с округлыми краями. Из чего их делают, из свинца?

— Что это значит?

— Вино?

— Вино на прощание — я поняла. Что значит стать полноправным апостолом Эммануила?

Я опустошил кружку. Она тоже пригубила свою.

— Эммануил может воскрешать из мертвых.

— Да, я слышала. Но, говорят, воскрешенные им теряют душу.

— Не знаю насчет души. Но они становятся другими. Все апостолы, кроме нас с Марком, уже прошли через это. Настала моя очередь.

— Чтобы воскреснуть, надо сначала умереть.

— Конечно. Эммануил обещал мне легкую смерть.

— Беги!

— Тереза, ну куда я побегу? К твоим друзьям? Я отравил газом более сотни человек.

— Ты спас более полутора тысяч!

— Я не знал… У тебя появилась связь с внешним миром?

— Появилась. Они в катакомбах Бет-Шеарим.

Она побледнела, запнулась: поняла, что сказала лишнее. Но собралась с духом и продолжила:

— Беги к ним. Они тебя примут.

Я налил себе еще одну кружку. Вино Терезы было почти не тронуто. Я и не заметил, как мы перешли на «ты».

Выпил.

— У меня к тебе другое предложение, правда, оно звучит так же, как твое: «Беги!» Я не уверен, что смогу оберегать тебя после смерти и воскрешения.

— Почему ты не хочешь бежать?

Я усмехнулся:

— Ну, например, потому, что я очень люблю своего Господа.

— Даже сейчас, после всего?

— Особенно сейчас.

Она вздохнула.

— Тогда почему спасаешь меня?

«Потому что я люблю тебя». Я чуть не сказал этого вслух. Боже, как глупо! Апостол Эммануила влюбился в святую. Марк умрет со смеху.

— Потому что грешен, — сказал я. — В общем, так. Сегодня ночью твою камеру забудут запереть, охрана будет пьяной и сонной — уходи. Это единственный шанс.

— Я буду молиться за тебя.

Я поднимался по ступеням к западному входу в храм. Прямо передо мной возвышались арки «весов». Дул холодный ветер, а над головой сияло звездное небо.

Храм был слабо освещен. Два высоких подсвечника в форме Солнца Правды справа и слева от алтаря, расположенного в центре храма, — как две искры внутри огромного темного кристалла. Алтарь, точнее, жертвенник: черный камень с выбитой трехлучевой свастикой и надписью «RGES».

За алтарем, опираясь руками на камень, стоит Господь.

— Иди сюда, Пьетрос, ты вовремя.

Я подошел. На алтаре — кинжал. Светлое лезвие, золотая рукоять, украшенная алмазным Солнцем Правды.

— Пьетрос, преклони колени.

Я послушался.

— В Коране сказано: «Господь ближе к человеку, чем яремная вена».

Я понял: жертвоприношение Авраама. Упадет ли камень мимо жертвы? Отведет ли смерть рука Господня?

Эммануил взял кинжал.

— Ближе, Пьетрос, ближе. Это легкая смерть. Одна из самых легких, заповеданная в Торе. Потеряешь сознание, прежде чем сможешь что-либо почувствовать. Помнишь, сказано: «Кто потеряет свою душу ради Меня — тот спасется». Я люблю тебя, Пьетрос.

Он занес кинжал. Я увидел, как он сверкнул.

На камень упало пламя. Огненный шар. Словно в алтарь врезался болид. Мне обожгло лицо и отбросило на пол.

Только теперь я почувствовал боль. Потрогал рану. Ерунда! Царапина! Ни до яремной вены, ни до сонной артерии он не достал.

Я поднял голову и увидел искаженное яростью лицо Эммануила.

— Сын Бездны!

Я вздрогнул и обернулся. У входа в храм стоял высокий седой старик в белых одеждах.

— Здравствуй, Илия! — усмехнулся Господь. — Хорошо, что пришел. Я тебя обыскался.

— Я не дам тебе осквернить место, где витает дух Святая Святых!

— Ты бессилен передо мной. Смотри, ты даже не обжег мне руку.

Эммануил спустился с возвышения, на котором стоял алтарь, и пошел навстречу Илии.

Из-под свода Храма упал сноп пламени и накрыл Господа. У меня перехватило дыхание. В следующее мгновение Эммануил шагнул из огня, словно его не было. Даже одежды не опалило: тот же незапятнанный, сияющий, как луна, белый хитон.