Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

Итак, от второй антифранцузской коалиции осталась, как это было уже в конце существования первой коалиции, одна Англия ― неизменный, говоря по-нынешнему, спонсор всех семи коалиций против революционной и наполеоновской Франции. Она еще надеялась вовлечь в очередную коалицию старых союзников – Россию и Турцию. Наполеон поспешил лишить Англию этих надежд. Он учел тот факт, что сразу после Люневильского мира премьер-министр Англии, создатель и энтузиаст второй коалиции У. Питт Младший вынужден был уйти в отставку, а заменивший его лорд Генри Аддингтон стал склоняться от войны к миру. Тем временем Наполеон подготовил и в течение двух дней, 8 и 9 октября 1801 г., подписал мирные договоры - сначала с Россией, а потом с Турцией. По меткому выражению Винсента Кронина, «одну за другой он усадил за стол мирных переговоров Россию, Турцию, Австрию, а затем и Соединенные Штаты»[1442]. Кронин допустил лишь одну хронологическую неточность: договор с правительством США о дипломатическом, правовом и торговом сотрудничестве Наполеон заключил еще 30 сентября 1800 г.[1443]

Англия (организатор коалиций!) оказалась в совершенной изоляции. Правда, ей удалось за время с осени 1800 до осени 1801 г. захватить Мальту и принудить - 30 августа 1801 г. - к капитуляции главнокомандующего французскими войсками в Египте генерала Ж. Ф. Мену (на почетных условиях[1444]), но для борьбы с Францией один на один, без союзников, у нее не было никаких шансов. Поэтому лорд Аддингтон сам предложил Наполеону приступить к мирным переговорам. Начались они 1 октября 1801 г. в Амьене на севере Франции. Англию представлял на них маркиз Чарльз Манн Корнваллис, Францию - и на этот раз Жозеф Бонапарт, в лице которого Наполеон ценил не столько дипломата, сколько по- родственному преданного ему, исполнительного, стопроцентно надежного соратника (кстати, не без дипломатических способностей).

Амьенский мир был подписан 27 марта 1802 г. на условиях, очень выгодных для Франции[1445]. Англия признала все французские завоевания с 1792 г.: захват Бельгии и левого берега Рейна, создание «дочерних», профранцузских республик - Батавской, Гельветической, Цизальпинской, Лигурийской. Кроме того, она возвращала Франции и ее союзникам (Испании и Голландии) все колонии, которые успела захватить за десять лет войны, кроме Цейлона и Тринидада. Мальту Англия обязалась вернуть рыцарям Мальтийского ордена. Больно ударила по национальному самолюбию английских «верхов» статья договора, обязавшая Англию не вмешиваться во внутренние дела Голландии, Германии, Швейцарии и «дочерних» республик в Италии. «В общем, это было равносильно установлению принципа, что отныне Англии нет никакого дела до того, что происходит в Европе», - так истолковывается эта статья в коллективной «Истории XIX века» под редакцией Э. Лависса и А. Рамбо[1446]. Георгу III пришлось отказаться от титула «король Франции», который веками, со времен Столетней войны, носили его предшественники. Прочие статьи Амьенского договора были менее значимы: Ионические острова получили статус «Республики семи островов» под совместным протекторатом Турции и России, а Египет, уже свободный от французских войск, был возвращен Турции.

Теряла ли что-нибудь Франция по этому договору? Да, она обязалась вывести свои войска из Рима, Неаполя и с острова Эльба (того самого, который станет местом первой ссылки Наполеона). Но все это выглядело сущим пустяком в сравнении с тем, что потеряла Англия. Амьен был выдающейся победой французской дипломатии над самым грозным и непримиримым врагом: «Франция, казалось, смирила свою соперницу, как и всех остальных своих врагов»[1447]. В представлении Вальтера Скотта Амьенский трактат стал для Англии «подобен печально известному договору Циклопа с Улиссом, когда все права были у первого, а второму оставалось лишь одно - быть съеденным»[1448]. Во всяком случае Ш. М. Талейран имел основания с гордостью заявить: «Менее чем в два с половиной года, т. е. с 18 брюмера (9 ноября 1799 г.) до 27 марта 1802 г. - дата заключения Амьенского мира, - Франция вышла из состояния унижения, в которое ее погрузила Директория, и заняла в Европе первое место»[1449].

Реакция на Амьенский мир «верхов» и «низов» в Англии и Франции была, конечно же, разной, но нельзя сказать, что противоположной. Во Франции приветствовали Амьен практически все снизу доверху (кроме ненавистников консульского режима, для которых только его беды и неудачи были бы в радость). В Париже, в Бордо, в портовых городах севера и юга простой люд вновь, как после Маренго, ликовал. «Рабочие говорят о мире и о первом консуле с неподдельным энтузиазмом. Их вера в правительство не знает границ», - свидетельствовали очевидцы[1450].

Правда, деловые круги, по тем же свидетельствам, реагировали на мир с Англией сдержанно. Зато политический олимп Республики и сам первый консул не скрывали своего торжества. Наполеон даже украсил свой туалетный столик бюстами Чарльза Джеймса Фокса - лидера английской партии мира и... адмирала Г. Нельсона, а с английским посланником Френсисом Джексоном весело шутил: «Если вы будете столь же старательно соблюдать мир, сколь умело вы ведете войну, он продлится долго»[1451].

Народные «низы» радовались миру и в Англии. Лондонские простолюдины выпрягли лошадей из кареты генерала Ж. Б. Лористона (бывшего адъютанта Наполеона и будущего посла Французской империи в Петербурге, а затем маршала Франции), доставившего британцам новость о мире, и сами потащили карету по двум улицам ко дворцу Уайтхолл «под крики четырех тысяч глоток “Да здравствует Бонапарт!”»[1452]. Но английские «верхи» были против мира с «корсиканским чудовищем» Бонапартом и очень скоро, как мы увидим, добились возобновления войны. Кстати, один из вожаков английской военщины, член палаты общин У. Кобетт назвал тех лондонцев, которые приветствовали Лористона, «сборищем свиней»[1453]. Разве могла правящая верхушка Англии смириться с тем, что десятилетняя война, в ходе которой она израсходовала на субсидии союзникам по борьбе с Францией более 12,5 млн фунтов стерлингов (300 млн франков) и довела свой государственный долг до 160 млн ф. ст.[1454], кончилась не просто миром, а торжеством Франции?