Королева войны - Феликс В. Крес

Но здесь был маленький лес, в котором шумели сосны, щебетали птицы, а на дерево взбежала белка. Словно… словно по приказу старого князя в Роллайне создали нечто, что должно было приветствовать госпожу Сей Айе, напомнить ей об опеке, которой ее окружил могущественный род воинов пущи. Княгиня ощущала эту опеку постоянно. Прав был мудрый Готах, доказывая, что ее сила происходит из мечты, из снов поколений рыцарей. Она чувствовала в себе все эти мечты, от всей души желала их осуществить, ибо они были столь же велики, как армектанская госпожа Арилора. Дартан не знал ничего подобного. Не знал, ибо мечты эти были скрыты в мрачной пуще, где ждали в течение многих веков.

Ее высочество полюбила маленький лесок за домом, ибо он связывал ее со всем тем, что придавало смысл ее существованию.

В лагере возле Нетена, еще до отъезда в столицу, Анесса занялась подготовкой к пребыванию в Роллайне. Она написала письмо Кесе. Охранявшая Сей Айе Жемчужина знала, что потребуется княгине, а вернее — кто. Одновременно с Эзеной (но через другие ворота) в Роллайну въехал присланный из пущи отряд невольников, урядников и придворных. Во время военного похода княгиня могла иметь при себе двух или трех невольниц, но в столице прислуги требовалось несколько больше. Кеса решила, что пока хватит восьмидесяти душ, не считая тридцати с лишним придворных и урядников. С собой они привезли все самое необходимое, поскольку Анесса дала знать Кесе, что дворец разграблен и неизвестно, что в нем, собственно, осталось. Княгине доставили двадцать с лишним платьев — некоторые Анесса перечислила как необходимые, о других подумала Кеса, — а также полтора десятка пар обуви и множество женских мелочей. Впрочем, это было не так уж много для того, кто привык переодеваться по три раза в день… Эзена, правда, порой бунтовала и расхаживала в рубашке прачки, но обычно — по крайней мере в том, что касалось одежды, — вполне соглашалась с Анессой… И именно первой Жемчужине предстояло оказаться самой несчастной в Роллайне. Кеса, без малейшего сожаления, послала ей лишь несколько платьев; остальные должны были прибыть позже, на повозках, целый обоз которых готовили в Сей Айе. Но на это требовалось некоторое время, и несчастная Анесса вообще не знала, что надеть. Она могла показаться на людях ровно шесть раз; потом оставались лишь два домашних платья, не предназначенных для глаз гостей. Единственным выходом было вернуться к Йокесу; там, в суровых лагерных условиях, можно было по очереди показываться в пяти военных платьях. Война есть война, известное дело.

Обиженная Анесса явилась к Эзене и сухо сообщила ей, что не может быть ей ничем полезна. Эзена способна была на сочувствие лишь тогда, когда с ней случалось в точности то же самое, что и с пострадавшим, — будь у нее шесть платьев, она плакала бы вместе с Анессой над своей и ее судьбой. Но платьев у нее было почти тридцать, и она не понимала, что имеет в виду Жемчужина.

— Как это — «не можешь быть полезна»? А чем?

— Ничем.

Эзена обустраивала спальню совсем не в том месте, где спал князь — представитель императора. Отряд невольников тащил кровать размером с корабль. Времени на глупости у нее не было. Ей не хватало слуг, поваров… Всего. Только Жемчужин у нее было в самый раз и даже на одну больше.

— Послезавтра большой прием для всей чистой крови, которая течет в этом городе, — сказала она. — Вернее, не прием, а… Как это назвал Готах? Неважно, во всяком случае, я послала больше трехсот приглашений. Эневен, к счастью, оставил мне человека, который знает тут всех, но я не уверена, не пропустила ли кого. Я не буду заниматься гостями, для этого у меня есть первая Жемчужина. Невероятно дорогая, но наверняка достойная своей цены.

— Первая Жемчужина голая.

— Очень хорошо, пусть будет по-армектански, — твердо заявила ее высочество. — Не морочь мне голову, я как раз переношу кровать.

Анесса не позволила так просто от себя отделаться.

— Ваше высочество, я считаю…

— Нет-нет, никакого «ваше высочество», — прервала ее Эзена. — Что я должна сделать? Одолжить тебе платье? Выбери себе какое-нибудь, укороти и расставь спереди. Не сюда! — крикнула она, быстрым шагом пересекая комнату и глядя на кровать, о которую тяжело опирались побагровевшие невольники. — Ближе к середине! Изголовье с другой стороны.

Анесса пошла к Хайне.

У Хайны было еще меньше времени, чем у Эзены. Первая Жемчужина жаловалась подруге, едва поспевая за ней бегом. Хайна запоминала расположение дома, подсчитывала на пальцах гвардейцев, выбирала места, где они должны были подпирать стены, так чтобы каждый видел двух ближайших товарищей.

— В крыльях пока никого нет, — сказала она Анессе, прерывая ее чуть ли не на полуслове. — Я уже знаю, почему у представителя был целый полулегион алебардщиков. А мне нужно вдвое больше. Три смены стражи, по пятьдесят человек в крыльях и сотня здесь. Со вчерашнего дня пытаюсь с этим справиться… Думай вместе со мной! — бросила она Анессе. — Кого мне дать ей в сопровождение? Послезавтра здесь будет вся Роллайна! Все вверх дном, кто-то украл даже двери и выбил окна, а она послезавтра устраивает бал!

— Попроси дать тебе конников Дома, — покорно сказала блондинка.

— Наверное, так и сделаю. Будут стоять в тронном зале.

Анесса разыскала Готаха.

У Готаха было время — и очень дурное настроение. Он отправился в Роллайну по явно высказанному желанию княгини, но пока что ему было совершенно нечего делать. Больше всего его сердило то, что он не мог оказаться в трех местах сразу. Он хотел увидеть, как пойдут дела у княгини в Роллайне. Не в меньшей степени ему хотелось сопровождать Йокеса, с которым он в последнее время почти подружился, найдя в бывшем тысячнике терпеливого слушателя; Йокес никогда прежде не знал никого, подобного историку-посланнику, и лишь на старости лет узнавал много интересного об истории войн и войска в Шерере. Политические потрясения вызывали у него смертельную скуку — зато о переменах в вооружении, тактике и стратегии, а также о важнейших битвах, оказывавших влияние на судьбы мира, он готов был разговаривать целыми ночами. Он умел соотнести полученные сведения с ситуацией, в которой находились его собственные войска, так что для него это не было лишь пустой болтовней. Он учился, углубляя необходимые командиру знания. Будучи наблюдательным и умея думать, он задавал интересные вопросы и делал весьма ценные замечания. Посланник чувствовал, что скорее Йокесу, чем Эзене, нужен сейчас советчик, тем более что он отправил назад своего заместителя, командира отряда Дома, и был теперь один против имперской армии возле леса. Готах хотел как можно скорее вернуться в военный лагерь под Нетеном или вообще сразу явиться в палатку командира, на полянке возле того места, где дорога выходила на равнину. А еще больше тянуло его в Сей Айе, где он, правда, был совершенно лишним, но мог получить кое от кого бокал вина и крылышко цыпленка на сон грядущий.

Анесса выбрала крайне неудачный момент. Посланник ее попросту прогнал, вообще не оценив, что первая Жемчужина пытается исполнить свою обязанность. Она должна была выступать в роли величайшей драгоценности своей госпожи, свидетельствовать о ее богатстве, заниматься гостями, служить советом, и все это в грубой власянице. Обиженная невольница ушла, не сказав ни слова. Печаль ее была столь безгранична, что Готах, несмотря на дурное настроение, вновь на мгновение задумался о том, что творится в душе этой красивой и по-настоящему умной девушки. Та, которая обдумывала финансовые кампании, вела почти все дела Сей Айе, могла ездить по Дартану и диктовать условия известным рыцарским Домам — вместе с тем готова была плакать из-за отсутствия платья. Мудрец Шерни мысленно обругал себя за то, что не нашел терпения для Анессы, ибо было совершенно ясно, что сейчас сделает невольница, а именно — найдет какого-нибудь беззащитного беднягу, писаря или невольника-слугу, вонзит ему в горло ядовитые зубы, прибавит обязанностей, лишит всех прав и пообещает увольнение со службы или продажу в первое попавшееся невольничье хозяйство. И полбеды, если только это. Она могла еще отправиться в путешествие по улицам Роллайны и за половину серебряной монеты отдаться какому-нибудь бродяге в корчме, ведь именно так поступает голодная женщина в дырявых лохмотьях, которой в глаза заглядывает нищета. В отношении Анессы посланник порой бывал чересчур несправедлив. Он не любил первую Жемчужину и готов был поверить во что угодно из того, что о ней говорили, лишь бы оно свидетельствовало о бездонной пустоте.